Плексус
Шрифт:
Продолжая лакомиться пирожными: фруктовыми, буше, наполеонами и т. Д;,. мы вели приятную беседу о добрых старых временах. Женщины оставили свои места и пересели к нам на колени. После веселой возни и хихиканья они устроились как надо. Время от времени кто-нибудь из нас испытывал оргазм, ненадолго затихал, а потом восстанавливал хилы с помощью мороженого, бенедиктина и виски.
Позже мы перешли на диваны и между мгновениями дремы продолжали болтать о самых разных вещах. Это была не-принужденная легкая болтовня, и никого не волновало, если кто засыпал посреди фразы. В комнате стояла полутьма, в открытые окна веял теплый благоухающий
Ульрих задремал, разговаривая с Марджори. Прошло не более пяти минут, как он дернулся и проснулся с криком: «Боже, я так и думал!» Поняв, что он не один, пробормотал что-то неразборчивое и приподнялся на локте.
– Долго я спал?
– Минут пять, - откликнулась Марджори.
– Удивительно. Мне казалось, прошло несколько часов. Опять мне снился тот сон.
– Он повернулся ко мне: - Тебе это знакомо, Генри, когда во сне пытаешься убедить себя, что ты всего лишь спишь?
Я вынужден был признаться, что со мной подобного не случалось.
Ульрих всегда мог в мельчайших подробностях пересказать свои сны. Вообще они его несколько пугали, поскольку, по его мнению, это доказывало, что его сознание не отключается полностью. Что во сне оно работает еще активнее, чем во время бодрствования. Что когда он спит, обостряется его логическое мышление. Это его беспокоило. Он продолжал описывать, какие муки испытывает, доказывая себе во сне, что спит, а не бодрствует. Например, поднимает двумя пальцами тяжелое кресло, иногда вместе с сидящим в нем братом. И говорит себе спящему: «Видишь, такого никто не может сделать иначе как во сне, - это невозможно!» А еще он совершает немыслимые трюки, вроде такого: вылетает в чуть приотворенное окно и возвращается тем же путем обратно, не помяв одежды и не растрепав прически. Все, что он совершал, вело к ожидаемому Q.E.D. (что и требовалось доказать), которое ничего не доказывало, так он утверждал, потому что «я, Генри, рассуждал таким образом: чтобы доказать себе, что спишь, нужно бодрствовать, а раз ты бодрствуешь, то не можешь спать, правда?»
Внезапно он вспомнил, с чего начался его сон: он увидел на туалетном столике «Переходное состояние». Он напомнил, что когда-то я давал ему почитать эту книгу, в которой было удивительное толкование природы сна.
– Ты знаешь, о ком я говорю; замялся он, щелкнув пальцами.
– Готфрид Бенн?
– Точно. Вот это человек! Что надо. Я бы еще что-нибудь почитал из его произведений… Между прочим, нет у тебя при себе той книги?
– Есть, Ульрих, дорогуша. Хочешь посмотреть?
– Вот что, - сказал он.
– Я хочу, чтобы ты прочитал нам то место, если другие не возражают.
Я отыскал книгу и раскрыл нужную страницу.
«Теперь обратимся к психологии. «Ночь: громче говорят все бьющие ключи. И моя душа тоже бьющий ключ», - сказал Заратустра… «Ночью жизнь словно отрешается», - это знаменитые слова из «Толкования сновидений» Фрейда, - «ночью жизнь словно отрешается от дневных интересов». В этой фразе - вся современная психология. В ней содержится великая мысль о расслоении психики, о существовании в ней пластов, подобных геологическим. Душа имеет свою основу, вокруг которой наращиваются пласты, и предыдущий жизненный опыт, если вернуться к строению большого мозга, в соответствии с анатомо-эволюционной теорией исчезнувших эпох, проявляется во сне, проявляется в ребенке, проявляется в психике как существующая реальность. В нашей душе…»
– Вот, слушайте внимательно!
– воскликнул Ульрих.
«В нашей душе живут люди древности, и, когда развившийся за тысячелетия мозг пребывает в расслабленном состоянии, как во время сна или опьянения, они возникают вновь со своими ритуалами, доисторическим мышлением, на время погружая нас в мистическое бытие. Когда…»
– Извини, - опять перебил меня Ульрих, не можешь ли ты еще раз прочесть это место?
– Конечно, почему не прочесть?
Я медленно перечитал абзац, чтобы каждая фраза дошла до слушателей.
– Следующее предложение тоже просто конфетка, - сказал Ульрих.
– Я эту чертову книгу знаю почти наизусть.
Я продолжал:
«Когда логическое мышление, эта позднейшая надстройка разума, ослабевает, когда мозг, устав сопротивляться натиску предсомнамбулического состояния…»
– Боже, что за язык! Прости, Генри, не хотел тебя снова перебивать.
«Когда мозг, устав сопротивляться натиску предсомнамбу-лического состояния, открывает границы сознания, на которые ведется вечное наступление, тогда всплывает древнее, подсознательное: в таинственном превращении и узнавании своего «я», в древнем опыте вне места и времени. Родовая память…»
– Среднего мозга!
– воскликнул Ульрих, снова перебив меня.
– Господи, Генри, какая строка, а! Я хочу, чтобы ты разъяснил мне ее. Нет, не сейчас… Может быть, как-нибудь потом. Прости.
«Родовая память среднего мозга, продолжал я, - лежит еще глубже и стремится проявить себя: если в защитном механизме появляются нарушения вследствие психоза, то изначальные инстинкты извлекают на поверхность - из примитивно шизоидной основы - мощное архаическое инстинктивное «я», полностью воплощающееся в потерпевшем психологическое поражение субъекте».
– Потерпевшем психологическое поражение субъекте! Каково, а!
– воскликнул Ульрих.
– Спасибо, Генри, ублажил.
– Он повернулся к женщинам.
– Вас не удивляет иногда, почему я так люблю этого типа? (Он улыбнулся мне сияющей улыбкой.) Никто из тех, кто приходит ко мне в студию, не способен доставить такого удовольствия. Не знаю, где он находит подобные книги, мне-то уж точно они никогда не попадаются. Что, несомненно, только показывает, насколько по-разному мы с ним устроены.
Он налил себе вина и заговорил снова:
– Хоть ты, может, и станешь возражать, но я вот что скажу, Генри: думаю, ты сам мог бы написать такое, не считаешь? Может, я потому так и люблю Готфрида Бенна. А еще Хьюго Белла - у этого парня тоже котелок варит, согласен? Но что любопытно, если бы не ты, я никогда не узнал бы обо всех этих вещах, а они очень много значат для меня. Как иногда хочется, чтобы ты был рядом, когда собирается эта компания виргинцев! Знаешь, они вовсе не невежды, но их ни за что не заставишь говорить на такие темы. Они считают их нездоровыми.
– Он криво усмехнулся. Взглянул на Марджори и Мону.
– Вы уж извините, что я слишком много об этом говорю, ладно? Понимаю, сейчас не тот момент, чтобы заводить подобные разговоры. Я собирался спросить у Генри кое-что о родовой памяти среднего мозга, но, пожалуй, можно отложить это до более удобного случая. Как насчет того, чтобы выпить на дорожку? И я пойду.