Племя вихреногих
Шрифт:
Ждать ему пришлось недолго - с минуту, быть может. Потом Метис вернулся и молча протянул ему блокнот. Старый, потертый, из той, ещё до Ойкумены, жизни. Но дорогой. При первом же взгляде на него Димке вспомнились всякие аристократы, которые аж в Париже заказывали себе бумагу для одного какого-то конкретного письма. Ну и ещё, естественно, девчонки из самых выпендрежных, которые целый блокнот могли "оформить" разными нарисованными от руки виньетками - ну, чтобы, типа, только мой неповторимый стиль - "а я вот любые заметки пишу на таких вот высокоартистичных и сильнохудожественных листочках". Но это был явно фабричный блокнот, такие Димка видел в магазинах: формат вертикальной половины обычного машинописного листа, красивая глянцевая обложка, перфорация под отрыв листа, очень качественная белая блокнотная бумага, тонкая, но плотная, а внизу каждого листа, в правом уголке - какой-нибудь рисунок, либо голубой, либо светло-коричневый, либо бледно-зелёный: парусник, или олень, или изящный цветок. И все твои письма и заметки тут же приобретают эдакий оттенок яркой индивидуальности и тонкого художественного вкуса... Как говорил Димкин отец, вещь с понтом и претензией. Этот вот блокнот как раз был с кораблями. Синенькими, под цвет моря. И исписан четким, очень аккуратным почерком, при первом же взгляде на который в душе у мальчишки шевельнулась черная зависть: ему до такого было очень далеко. Он вздохнул, и вновь взглянул на первую страницу.
"22 мая 1989 года. Сегодня, в мой пятнадцатый день рождения, мама подарила мне этот блокнот. Я решил начать вести дневник..."
Димка поднял глаза и вопросительно посмотрел на Метиса. Ему мама внушила, что читать чужие дневники - мерзость и гадость, и сейчас он чувствовал себя очень неловко. Дурацки даже чувствовал.
– Ты в самом конце читай, - неохотно сказал Метис. Видно, неловко сейчас было и ему.
Димка молча открыл последнюю страницу. Почерк здесь был совсем другой - дерганый, рваный. Верно, не нужно было быть экспертом-графологом, чтобы понять - всё это писалось в очень раздерганных чувствах.
"289-й день второго года Попадания. Сегодня ночью пропало ещё трое пленных. Покончили с собой, потому что клетки нетронуты. Черт знает, как - повеситься там не на чем, а если бы перегрызли себе вены, - на земле осталась бы кровь. Сегодня ночью сам буду следить...".
"290-й день второго года Попадания. Я видел. И уже никогда не смогу забыть. Рыгхар зубами оторвал щепку от кола. Длинную, острую. И загнал себе в глаз, наверное, достав до мозга, - тело сразу же исчезло. Я не успел ему помешать. Он меня видел, но ему было уже всё равно. Его усмешка - это самое ужасное, что я видел в жизни. Да, Хоруны - звери, но мужества у них не отнять. Как же мне тошно...".
В самом конце листа была ещё запись, без даты, - наверное, сделанная в тот же день.
"Осталось одиннадцать пленных. Сегодня же приказал всех отпустить. Пусть они вновь займутся старым, - но не творят с собой... такое. К черту, к черту, к черту эту войну, есть вещи, которые я просто не могу делать. Прости, дорогой дневник, что мы расстаемся на такой ноте, - но это, в самом деле, всё".
– Понял, наконец?
– спросил Метис, забрав у него блокнот.
– Понял, - буркнул Димка. Сейчас ему тоже было тошно, как никогда в жизни, - и сотрясение мозга не имело к этому уже никакого отношения...
* * *
– Я бы сейчас даже пирог с картошкой съел, - с тоской сказал Борька, глядя вниз.
– А дома-то нос воротил, во дурак был, да? Да что там пирог! Я бы сейчас теста поел, просто сырого. Сил уже нет нюхать...
– Да!
– согласился Димка. Сырое тесто, особенно песочное, для тёртого пирога, в детстве было невероятно вкусным. Куда вкуснее, чем готовый пирог.
– Но начинка всё равно вкуснее.
– Да, да!
– подтвердил Борька.
– Тертые с сахаром яблоки для начинки я в детстве только так ел, гоголь-моголь взбитый для безе - тоже. А уж вишня с сахаром - вообще праздник души. В общем, все взрослые - это дикие, дикие люди: портят столько замечательных вкусных вещей, которые гораздо приятнее слопать сразу и в сыром виде.
– Только не рыбу, - вздохнул Димка, тоже с тоской глядя вниз. Словно назло, кухня Волков помещалась едва ли не под окном его "палаты". Ну, не кухня, конечно, а просто очаг - длинная, метров в пять, мелкая яма, обложенная плоскими камнями, между которых жарко пылали угли. Яму перекрывало несколько каменных плит, на которых пеклась к ужину рыба, распространяя одуряющий аромат. Вокруг ямы кружком сидели девчонки, то и дело отгоняя мальчишек, пытавшихся подобраться поближе. Димка очень хорошо их понимал...
– Эй, не помешал?
– дверь в "палату" Борька оставил открытой, так что Метис зашел просто так, без привычного уже покашливания.
– Нате, а то помрете тут совсем, - в каждой руке он держал по здоровенному куску копченой рыбы, которые и вручил обалдевшим мальчишкам.
– Да нет, что ты! Заходи, - Димка лишь махнул рукой и тут же вцепился в кусок. Рыба была обалденная, да и закоптили её с явным знанием дела, так что в ближайшие несколько минут он был очень занят. Метис никуда не ушел, сел тут же, насмешливо посматривая на ребят, - но сейчас это Димку не злило.
– А вредно не будет?
– несколько запоздало спросил он, бросив хребет рыбы в горшок.
– Рыба полезна для мозгов, - ухмыльнулся Метис.
– Фосфор там и всё такое.
– То-то вы так её трескаете, - хмыкнул Димка, глядя вниз. Девчонки, наконец, раздали рыбу, и сейчас там лопали все, держа её прямо руками.
– Прямо как дикари какие.
– Да, мы думали, что у вас тут культура, щипчики для омаров, вилочки для улиток, четырнадцать слева, шестнадцать справа, венецианский хрусталь, богемский фарфор, - а тут просто ужас что, - поддакнул Борька.
– Венецианское стекло, богемский хрусталь, саксонский фарфор, - педантично поправил Димка.
– К улиткам положены щипчики для удерживания и вилочка.
– Ага, - щипчиками мы ловим улитку на дереве, вилочкой достаем из раковины и жрем, - хмыкнул Борька.
– Льяти оценил бы это кулинарное искусство.
Димка поморщился. Упоминание Льяти пришлось совсем не к месту, - думать на эту тему ему сейчас не хотелось вообще.
– Ну, извини, не догадались хрусталь в поход взять, - Метис развел руками, и ребята засмеялись.
– Обходимся, чем есть.
Димка кивнул. С посудой тут и впрямь было неважно, - но девчонки ухитрялись обходиться без неё: плели широкие мелкие корзины, которые накрывали здоровенным, больше земного лопуха листом, - и в итоге получался вполне оригинальный поднос, который после еды и мыть не приходилось, - лист просто выбрасывали и срывали новый. Никаких тебе нарядов "на посуду" и прочих радостей культурной жизни...
– А красиво у вас тут, - невпопад сказал Борька, устраиваясь поудобнее. "Палата" Димки выходила на запад, солнце зашло, так что перед ними во всю ширь раскинулся роскошный местный закат. Над обычным рыжим заревом поднималась широкая полоса чистого зеленого сияния, плавно перетекавшего в бездонное, зеленовато-синее небо, перечеркнутое алыми и зеленовато-белыми длинными облаками. Между них висели две здешних луны - одна зеленовато-голубая, покрупнее, и вторая, поменьше, рыжая, чем-то похожая на земной Марс. Над морем уже поднялась палевая дымка, сливаясь с закатом, и темные глыбы островов, казалось, парили в воздухе над ней, придавая пейзажу уже окончательно таинственный, совершенно неземной вид...