Шрифт:
Платье цвета зари
Однажды я вышел из дома рано утром. Часов в шесть. Было уже светло, но людей почти не было видно. Серый асфальт улиц… Я шел меж домов – пятиэтажных и красных монстров-девятиэтажек… Вот павильон с круглосуточным фастфудом.
На востоке, над парком, вставало солнце – его еще не было, но оно окрасило небо в той стороне в желтовато-оранжевый цвет.
Я перешел шоссе. И вот на бетонной дорожке, ведущей через пустырь я увидел ее… На ней – платье, свободно спадающее ниже колен и больше ничего.
Холодновато для начала мая, – поразился я, – особенно для раннего утра…
А цвет платья подобен заре – смесь оттенков розового и оранжевого цветов. Широкий подол и рукава чуть ниже локтей – а темные волосы волнами спадают за плечи…
Она промелькнула вдали, на краю пустыря – и скрылась за углом дома, как парусник, зашедший за скалы. Но моя надежда не угасла.
Ее платье цвета зари подарило мне надежду… Когда я еще раз увижу ее оранжево-алое платье, свободно развевающееся на ветру?
Племянник капитана
Пятый день судно стояло на рейде у дикого берега. Альберт Сластин, двенадцати лет от роду, привык ожидать – уже два года этот деревянный парусный корабль с маломощным дизельным мотором скитался по морям обеих Америк.
На борту судна он подрос, на рыбной диете из ребенка превратившись в подростка, но самое главное, вырос духовно, продолжив пополнять свой багаж знаний книгами из корабельной библиотеки, которую собрал его родной дядя Сластин – капитан корабля, отбившийся от эскадры Старка, которая покинула Владивосток еще в двадцать втором году.
Впрочем, сейчас Альберт основательно отвлёкся от грустных воспоминаний о погибших в Гражданскую войну родителях и дяде, умершем чуть позже, – он любовался причудливой линией гор в глубине континента и бирюзовой линией океана.
Прогуливаясь вдоль самой кромки прибоя, Альберт увидел, как на берег вышли из шлюпки офицеры корабля. И мальчику стало ясно – судно не спасти: оно не утонет, но и не поплывет дальше.
Местный житель – туземец в невообразимой шерстяной накидке на теле, положил на песок недалеко от высадившихся офицеров корзину с огромными рыбинами.
– Пойдём прямо в лес через эти горы, – старший помощник капитана указал на невысокую гряду за спиной Альберта.
Мальчик огляделся – вид диких гор, покрытых редкими кустарниками, отчаянно цепляющихся за скалистые выступы, внушал неуютное чувство. Вместе с тем сердце двенадцатилетнего юнги, пребывающего в этой должности скорее из уважения к нему как племяннику погибшего капитана, (скончавшегося ещё в самом начале путешествия, во время шторма в Японском море), наполнилось предвкушением приключений.
Нагрузив лам – этих горбатых покрытых желтой шерстью вьючных животных, отдаленно напомнивших Альберту верблюдов, виденных им в детстве в зоопарке, экспедиция направилась вглубь неизведанных дебрей.
Страны Латинской Америки, по крайней мере, на первый взгляд, ни от кого не зависели. Американский капитал, английские железные дороги во многих странах континента были лишь чужеродными вкраплениями на землях, не до конца покоренных ещё испанцами, внутренние территории которых нередко лишь формально находились под контролем креольских правительств.
Обретшие независимость около ста лет назад, креолы более всего опасались вновь стать чьей-то колонией.
И вот они здесь – у дверей в дебри полудикого континента, в глубине которого жили гордые племена и среди них островки европейских переселенцев, причем не только из Испании, – Альберт оглянулся на старпома. Пора было трогаться в путь.
Оставив истрепанное судно догнивать на рейде, экспедиция русских, сбежавших из охваченной красным террором России, двинулась вглубь полудикого континента…
* * *
"В Санта-Кларе европейцы и выходцы из племён чимбо жили вперемешку. Межгорная котловина привлекала не только местных креолов-латинос, но и горожан из Северной Италии, русинов Галиции, безвестных славяноязычных крестьян из глубин Балкан, подвластных Австро-Венгрии, малознакомых даже самим немцам из Вены…
И эта изначальная полудикость переселенцев – подчас более опасная, чем собственно дикость детей природы, соседствовала с полуцивилизованностью коренных жителей страны – индейских племен (которых поверхностное знакомство с цивилизацией превращало в моральных монстров не менее, чем европейский простой народ, понахватавшийся вершков городской культуры)".
Вышеприведённые строки пришли на ум Альберта уже после годов неуcтроенной его жизни среди туземцев котловины Гранд Санта-Клара.
Здесь следует рассказать о происхождении наименования сего затерянного места, послужившего ареной или если угодно, декорациями для человеческих драм, свидетелем коих стал юный племянник капитана – юноша из не богатых, но "благоприличных" городских слоев Старого Света, для которого оказалась подлинным шоком отнюдь не экзотика природы Америки, а экзотика обнаженных в своём цинизме людских страстей.
Вокруг собственно города Санта-Клара раскинулись многие посёлки и деревеньки из полугородских жителей. Поэтому иногда и пользовались термином Гранд Санта-Клара, для обозначения всех жителей котловины, в центре которой уместился город, в своём историческом сердце имеющий каменные беленые штукатуркой двухэтажные дома в стиле классицизма с витыми чугунными балконами, напоминающий многие другие старинные города, построенные европейскими колонистами по всему миру: от испанских городков в джунглях Филиппин до испанских же поселений в Америке, от русских провинциальных центров Забайкалья и Маньчжурии до городков буров в Трансваале…