Племянник капитана. Сборник рассказов
Шрифт:
– А почему ты пишешь, словно в начале двадцатого века живешь? – резко оторвал меня от тягостных раздумий Седьмой.
– Сударь, что за высокий штиль? – съязвил Старшой.
– Вроде наш – про сайты писал едва ли не в первой записи, – поддакнул Третий.
– Дак он же из образованных!!! – догадался сострить Седьмой, и дружный хохот над старой шуткой сотряс нашу подземную Базу.
***
«Я видел, как Рита медленно уходила прочь к такси по тонкому мартовскому снегу. Она обернулась и протянула руку на прощание. Я сжал ее ладонь
Вернувшись домой, меня мучила досада. Чтобы сбить это, наверное, самое мучительное чувство в мире, я за вечер четыре раза выходил в магазин.
Если бы я позвонил Рите хоть вчера! Да нет, хотя бы сегодня в обед! Тогда она приехала бы ко мне из больницы одна, а не с этим своим другом. Они заехали ко мне на несколько минут, чтобы забрать вещи Риты. И ее друг увез мою любимую к себе домой! А я не знал, что Рита месяц лежала в больнице! Я всё собирался позвонить ей, тоскуя и вполне опасаясь касательно возможности ее тяжелой болезни, но еще более тяготясь ее властного характера! И дождался до того, что ее увели у меня прямо из-под носа. А так бы она осталась у меня ночевать…».
– Наконец-то, у Первого появилось вполне взрослое воспоминание, – рассмеялся Старшой, прочитав его всем вслух из тетради.
В Комнате отдыха на сей раз собралось только четверо – Малой еще не пришёл. Но стол оказался занят со всех четырёх сторон – место номеру пятому как всегда оставалось на диване, хотя он и пораньше нас здесь жил.
Я же решился записать это личное воспоминание только потому, что когда-то забыл всё: как до, так и после этой сцены. Зато помнил жуткое отчаяние и непереносимую досаду.
– А я помню одного из образованных, – начал Седьмой. – Утром на остановке я подбегаю к маршрутке. Амбал в очках и белой рубашке стоит рядом с открытой дверью и не пускает меня: «Куда прёшь!» Оказывается, он свою коллегу – женщину из Налоговой службы пропускал вперёд. Она позади меня до маршрутки бежала. Пропустил я этих налоговиков вперёд в маршрутку. А мне до самого завода ехать, и им потом мимо меня на выход пришлось протискиваться. «Куда прёшь, некультурный!», – сказал я амбалу. Потом, если утром я видел его на остановке, сразу ему кричал: «Здорово, некультурный!».
– И чё, если бы не катастрофа, маршрутки до сих пор переполненные ходили бы? – у Третьего вырвалась фраза-артефакт – обломок прежних знаний.
Все замолчали, силясь вспомнить катастрофу.
И лишь Малой слегка улыбнулся.
– Первый, расскажи, что исследовал! – попросил меня Седьмой.
Я ответил:
– Расскажу о Малом. Тайна прежней жизни зависит от анализа сознания каждого из нашей пятерки. Итак, Малой не помнит о личной жизни вне этой шахты, что странно. Ведь социализация личности проходит еще до семи лет.
– Социализация? – Седьмой приготовился глумливо
– Интеллигенция, диагноз подтвердился, – произнёс Третий.
– Это мы уже поняли, – остановил шутки Старшой.
Но Седьмой вставил:
– Ты, давай, Первый, дальше жми. Чего там обозначилось? Что ты накропал в своей вшивой тетрадке, падла трескучая, шваль галстучная?
Я чуть не поперхнулся (какой галстук? я сидел в таком же как у всех сером комбинезоне, а трещать меня Старшой заставлял), но продолжил читать вслух из общей тетради:
– Сегодняшние два первых воспоминания о постсоветском периоде дают нам некоторую надежду на выздоровление…
– Выздоровление? Да тебя только могила вылечит, гнида недобитая! – Седьмой на сей раз превзошёл себя и напрашивался на ответную грубость. На мне был надет комбинезон, только пришедший из химчистки по вещевому путепроводу, так что выпады про вши и гниды казались пустым отзвуком ужаса тифозных бараков первой мировой.
Но по какой-то давней и забытой привычке, я не стал осаждать Седьмого и пропустил его слова мимо ушей. Как ни в чем ни бывало, я продолжил чтение своих записей:
– Ни в коей мере не претендуя на превосходство, я полагаю, что именно я первым попал на шахту около года назад – первым, кроме, разумеется, Малого. Вопреки самому среди нас юному возрасту, Номер Пять трудится здесь примерно с семилетнего возраста. Итого, не более десяти лет, так как, судя по внешнему виду, ему самое большее семнадцать.
– А мы здесь скока? – спросил Седьмой, на сей раз вполне нейтральным тоном.
– Ты, Седьмой, месяца три назад здесь появился. Ты, Третий – с полгода вкалываешь. А наш Старшой чуть более месяца.
Я поднял глаза на Девятого, имеющего теперь совсем уж несолидный статус абсолютного новичка, досадно не совпадающий со вполне солидной кличкой. Старшой от неожиданности, что оказался самым недавним работником этой богом забытой шахты, даже не нашёлся, что сказать.
Я прервал тишину:
– Итак, Номер Пятый и Номер Первый первыми из нашей пятерки стали бурить проходы на Левой стороне нашего уровня. Я и Малой – первопроходцы. А по интеллекту мы мало чем отличаемся от Малого. Мы тоже не помним о взрослой жизни – ну кроме меня и то, чуть-чуть. А по годам рождения Малой ненамного нас младше. Мы дети двадцатого века…
Установившуюся тишину прервал свистящий звук. Все мои собеседники оглянулись на телевизор в дальнем углу. На его экране побежали полосы помех и, наконец, показалось изображение лица человека в белой шапочке как у медика или повара.
Лицо занимало весь экран, так что не было видно ни груди, ни плеч этого, что ли, доктора:
– Я робот-распорядитель Третьего уровня Левой стороны с нечётными номерами рабочих. Вы уже догадались, где находитесь. Вы переводитесь на другой уровень, тоже на левую сторону. Прошлая смена покинула его еще два месяца назад, но никто из других уровней не смог пробудиться раньше вас.