Плен
Шрифт:
Когда пролаз был достаточен, чтобы выкарабкаться наружу, Пыляй обернулся к пленнице. Она протянула к нему руки, дрожа от волнения:
— Мы убежим, Пыляй, да?
Он молча кивнул головой и отвернулся. Она бросилась к окну.
— Вместе с тобой, Пыляй, да?
Он оглядел угрюмо подвал, казавшийся ему все же более темным и мрачным, чем его измена, и, махнув рукой, помог девочке выбраться наружу.
— Я не пойду без тебя, Пыляй! — крикнула она оттуда, — иди!
Она протянула даже руку, чтобы помочь ему. Он не принял ее, но
Аля смеялась от радости, воли и счастья.
Пыляй стал на колени перед окном и начал закладывать кирпичами пролаз. Он защемлял свои пальцы, тяжело дышал, как от непосильной работы, и молчал. Он чувствовал, что закладывал не только старую лазейку, но клал сзади себя стену крепче каменной, чтобы уже не было никогда ему пути назад. То, что он делал, на что решался, становилось между ними товарищами такой преградой, разрушить которую не нашлось бы сил ни у него ни у них.
Он поднялся с земли усталый, взволнованный и суровый.
— Пыляй! — бросилась к нему Аля, — Пыляй…
Он схватил ее руку и сжал, причиняя ей боль.
— Слушай, девчонка! — прохрипел он.
Она подняла на него круглые, отвыкшие даже и от тусклого света уличных фонарей, большие глаза с упреком, но молчала. Он пробормотал тише:
— Ну, ладно. Сделано уж…
— Ты раскаиваешься что ли? — вспыхнула она и отшатнулась назад, — боишься?
Он молчал.
— Тогда вернемся, ну?!
Не отвечая, он только вдвинул пяткой выдавшиеся вперед кирпичи и, сравняв их, оглянулся кругом.
Было безлюдно и тихо. Где-то звенел последний торопливый вагон трамвая. Грохотала пустая телега по выбитой мостовой набережной. Путь был свободен. Пыляй оглянулся на темный отвес стены, поднял голову, чтобы взглянуть на шатровую крышу башни, уходившую шпицем в небо и ночь.
Он вздохнул и помотал головой, точно стряхивая с себя последние привязанности к прошлому.
— Идем или нет? — резко спросила Аля.
Он кивнул молча и перебежал с ней дорогу в тень каменной стены, окружавшей огромный двор Дворца Труда. Он остановился под ней передохнуть и затем обернулся к Але со спокойной решимостью:
— Показывай дорогу!
Она схватила его за руку и потащила за собой. Только теперь, очутившись на холоде ночи, словно облитый холодной водой, вздрогнул Пыляй от того, что сделал. Он сам на мгновение уцепился за руку пленницы, точно еще думая, не вернуть ли ее в темный подвал, но мысль о подвале связалась с мыслью обо всей его маленькой жизни, такой же темной, как и подземелья и каменные трещины, стены, и он решительно побежал прочь.
— Куда идти?
— Сюда, через мост. Недалеко!
— Нет, обойдем кругом…
Он повлек ее в противоположную сторону, к Устьинскому мосту, чтобы избежать встречи с Коськой или с кем-нибудь из своих. Они бежали до тех пор, пока не исчезли из виду темные хребты Китайгородской стены. Тогда, отдышавшись, Пыляй пошел тише. Он отирал грязный пот со лба и с каждым шагом шел все более
— Ты боишься их?
— Нет, — буркнул он.
— А что бы они тебе сделали?
— Коська убил бы! — спокойно ответил он, и Аля вздрогнула.
— Ты спрячешься у нас, — деловито заговорила она, — и никто тебя не найдет, не увидит. Теперь скоро в школе занятия кончатся и я уходить не буду, а буду тебя учить читать и писать. Потом ты будешь книжки читать и это лучше всего, потому что если ты захочешь путешествовать, то возьми такую книжку и читай. И когда читаешь, думай, что это ты сам едешь и все сам видишь, что описывается… У меня много книжек!
Пыляй слушал молча. Чем ближе подходили они к дому девочки, чем ближе был к нему этот другой мир, тем недоступнее он ему казался. Он держался за руку девочки без всякой уверенности и, чем больше она говорила, тем менее вероятным ему казалось спасение. Слишком резок был переход от тьмы к свету и нельзя было не закрывать глаз, приближаясь к нему.
Девочка плутала из улицы в улицу, спрашивала прохожих, колесила переулками и с новой силой тянула за собой вперед оборванца.
— Я тут никогда не ходила, — бормотала она, — ну уж теперь скоро… Вот сюда свернуть надо…
В сумраках ночи, обнажавших из каменного гроба древние косые переулочки Замоскворечья, узкие тротуары, вросшие в землю трехсотлетние особняки, Але неузнаваемыми казались и знакомые места.
Возле своего дома она остановилась вдруг и с недоумением.
— Пришли! Вот здесь я живу…
Она пристально оглядела дом и подъезд, не понимая, почему так неожиданно он очутился перед ней, но тут же решительно подошла к двери.
Пыляй молчал в странном смущении.
— Подожди здесь, — шепнула она, — я пойду скажу сначала…
Пыляй молча кивнул головой. Он был даже рад тому, что отодвигается страшный час, когда он перешагнет порог стеклянной двери, сиявшей электрическим огнем, из-за которой улыбалась ему девочка.
Аля засмеялась и взбежала по лестнице. Пыляй еще раз посмотрел на ее желтенькие башмачки, уверенно и смело постукивавшие по каменным белым ступенькам лестницы, взбираясь наверх. Он вздохнул и, оторвавшись от стеклянной двери, присел тут же на ступеньках.
Тяжкий и длинный этот день истомил его. Он прислонился к стене, закрыв глаза, и задремал. В тот же миг ему приснился Коська. Пыляй отшатнулся от здорового атаманского кулака и проснулся.
И в тот же миг чья-то тяжелая и крепкая рука действительно опустилась на его плечо.
Глава десятая
Последняя битва у стен Китай — города
Прежде чем Иван Архипович опомнился, мальчишки исчезли. Он метнулся было вслед за ними за угол, но они скользкими тенями мелькнули в сумраке стены и исчезли так быстро и проворно, что Чугунов мог бы со спокойной совестью утверждать, что они провалились сквозь самую стену.