Пленница французского маркиза (Книга 1)
Шрифт:
Для начала княжна купила в магазине очень дорогое мыло. Брат уже получил деньги за два слитка, которые купил у него ювелир, но он и не подумал дать хоть что-то своей сестре, отчего-то считая, что деньги ей ни к чему. Пришлось бедной Софье тратить сэкономленные долгими усилиями карманные деньги, к которым частенько прибегала в свое время княгиня. Она, конечно, клятвенно обещала дочери все отдать, но тотчас о том забывала. Теперь деньги к Марии Владиславны появились, и дочь могла бы ей о том напомнить, но она не хотела испортить какой-нибудь нелепой случайностью то,
В настоящее время Соня занималась тем, что осторожно снимала на мыле обертку, чтобы потом по возможности восстановить её в прежнем виде.
Потом она руками в старых перчатках осторожно начиняла мыло кремом с "красной сыпью", чтобы опять завернуть его в обертку.
Княжна считала, что Разумовский, даже собираясь с нею объясниться, не сможет на мальчишнике совсем ничего не выпить, а, значит, в любом случае он не должен заметить, что мыло какое-то не такое.
Агриппине она дала самый строгий наказ дать это мыло именно графу и ни в коем случае не князю Астахову. Горничная несколько подивилась её горячности. Но сочла за лучшее промолчать, соглашаясь с княжной, что граф и впрямь мужчина хоть куда. Будь она на месте госпожи, тоже постаралась бы дать ему лучшее. Пусть это будет всего лишь французское мыло...
Софья пока не хотела видеться с Разумовским. Разве что, после того, как скажутся результаты её усилий на внешности графа, а до того...
До того, она постучалась в комнату брата, который как раз собирался на свой мальчишник.
– Чего тебе, Соня?
– покровительственно поинтересовался он; в последнее время Николая трудно было узнать. Сейчас на нем к тому же красовался новый костюм, который только что принесли от портного. Подмастерье - или кто был этот молодой человек?
– все ещё стоял перед Николаем в угодливой позе, оправляя и так безукоризненные складки.
– Наверное, нынче неудобно высказывать тебе мою просьбу, - начала Соня, оглядываясь на постороннего человека.
– Пустое!
– махнул рукой князь.
– Говори, что тебе нужно.
– Видишь ли, - произнесла она нарочито заискивающе, - мне нужно немного денег ...
– Конечно, конечно, - приветливо закивал он.
– Прости, я все время забываю, что у женщин гораздо больше нужд... Этого будет достаточно?
Он протянул сестре десятирублевую купюру.
– Достаточно, - пролепетала она; умом Соня понимала, что теперь они разбогатели, но до сих пор таких денег в руках держать ей не доводилось. Спасибо, Николя, ты очень щедр!
– Соня чмокнула брата в щеку и покинула его комнату.
Пока все складывалось так, как она ждала. Оставалось дождаться утра и посмотреть на плоды своих усилий.
Поздно ночью Соня слышала, как вернулись её брат с графом, но к ним не вышла. Невольно молилась лишь о том, чтобы Агриппина не ослушалась её и подала графу для умывания то, что нужно.
Утром она нарочно шумно прошествовала по коридору мимо комнаты брата, где ночевал и граф Разумовский, позвала Агриппину так, что слышно было, кажется, во всем доме, но дождалась лишь того, что из своих покоев появилась сонная княгиня.
– Ты чего поднялась чуть свет?
– недовольно спросила она, позевывая и крестясь.
– Ищу Агриппину, - сказала Соня.
– Ты оделась сама, зачем тебе горничная?
– поинтересовалась Мария Владиславна, которая всегда была внимательна к мелочам.
– Я хотела... видите ли, маменька, мне не хотелось будить вас, но раз вы все равно уже встали, то не могли бы вы разрешить мне съездить к мадам Григорьевой. И пусть бы Агриппина меня сопроводила.
– Ты хочешь поехать к Аделаиде Феликсовне?
– удивилась княгиня.
– Но разве не ты совсем недавно обзывала её старой сплетницей и собирательницей грязного белья.
– Наверное, я была не права, - с усилием произнесла Соня, которая вовсе не перестала так считать.
– А если вы сказали об этом Аделаиде Феликсовне, я бы перед нею извинилась...
– Вот еще!
– возмутилась княгиня.
– Стала бы я говорить этой старой... стала бы я передавать постороннему человеку мнение собственной дочери. Не вздумай перед нею извиняться. Она ни о чем таком не знает.
– А не скажите ли, маменька, - Соня помедлила, спрашивать у матери или нет, но потом решилась.
– Сколько берет эта достойная дама... за сведения интимного характера.
– Что-о-о?
– от возмущения Мария Владиславна чуть не задохнулась. Неужели моей дочери понадобилось узнавать нечто непотребное?
– Ничего подобного, маменька!
– пожалуй, слишком живо стала возражать Софья.
– Но разве вы не слышали, что говорил давеча мой брат. Не сегодня-завтра мне придется выходить замуж. И кто осудит меня за то, что в связи с таким положением мне захотелось кое-что узнать...
– А кто из мужчин тебя интересует, если не секрет?
– Пока секрет, маменька... Вы лучше скажите, сколько мадам Григорьева берет за работу? Какая сумма ее...м-м... не оскорбит?
Княгиня усмехнулась.
– Мне нравится, какое слово ты подобрала для того, чтобы поименовать заработок Аделаиды Феликсовны. К счастью, она знает, что мы небогаты... По крайней мере, пока. Думаю, достаточно будет... пяти рублей.
– А не мало ли?
– усомнилась Соня.
– А ежели ты принесешь пирожных из кондитерской "Шоколадница", мадам Григорьева удовлетворится и меньшей суммой. Аделаида Феликсовна сладкоежка, делает вид, что старается о том никому не говорить, но внимание гостя к её слабости зело умиляет всезнающую мадам. Зайди ко мне перед уходом, я дам тебе денег.
– Николя уже дал, - честно призналась Соня.
– Никакой в тебе хитрости, ангел мой, - с улыбкой вздохнула княгиня. Все равно, зайди.
Для верности Соня подождала в гостиной, но Разумовский из комнаты не выходил. Она слышала, как проснулся брат и о чем-то говорил с другом. Наконец она не выдержала и позвала Агриппину.
– Подойди к двери князя и спроси, не нужно ли ему чего-нибудь.
Горничная послушно кивнула, но несколько минут спустя воротилась запыхавшаяся и сказала Соне: