Пленница французского маркиза (Книга 1)
Шрифт:
– К порядочным, но кои чувствуют себя оскорбленными, потому свое раздражение могут против него обратить.
– Ну уж и собаками не затравят, - сказала Соня.
– Зря вот только он своему товарищу о том не сказал. Получается, что собрался сделать для него благо, а его самого о том не предупредил.
Мысленно Соня продолжила, что у них, видимо, это фамильное - делать добро по своему разумению. Таким манером её братец отправился к Шарогородским. Таким же собирается выдать сестру замуж. Что тогда на него обижаться, если Соня и сама такая?
– Вернется, расскажет, не велика важность!
– фыркнула Мария Владиславна, которая защищала сына при любых обстоятельствах. Потом подумала и позвала.
– Агриппина, вели Груше подавать обед. И не забудь графу поднос отнести.
– Как же я смогу забыть?
– удивилась горничная и даже обиделась: подумать только, любимая госпожа до сих пор в ней сомневается!
Князь Николай Астахов появился дома, когда день за окнами уже клонился к вечеру, и княгиня приказала зажечь свечи.
Вид у него был странный: растерянный, если не сказать, виноватый. На вопрос матери, не случилось ли с ним чего, он ответил загадочно:
– Это как посмотреть.
– Агриппина, неси его сиятельству обед, - распорядилась было Мария Владиславна.
Но сын остановил её движением руки.
– Спасибо, не надо. Я обедал у Шарогородских.
Он не сел в свое любимое кресло, а стал ходить по гостиной, ломая пальцы. Княгиня, которая обычно делала ему в таких случаях замечание, на этот раз не промолвила ни слова. И она, и Соня молча ждали, каждая - по своей причине.
– Не знаю, как об этом и сказать Леониду, - проговорил наконец он, останавливаясь перед креслом, в котором сидела мать.
– Как есть, так и скажи, - прозвучало от дверей, и все Астаховы как по команде посмотрели в ту сторону.
Разумовский стоял на пороге комнаты и на его лице не было видно никаких следов красной сыпи. По крайней мере, в свете горевших в комнате свечей.
– Как, ты уже выздоровел?
– с запинкой проговорил Астахов, избегая смотреть тому в глаза.
– Да что случилось-то?
– не выдержала первой княгиня, переводя взгляд с сына на графа.
– А случилось так, что я, вместо того, чтобы заступиться за своего друга, кажется... заступил на его место, - невесело пошутил Николай и наконец посмотрел другу в глаза.
– Такие дела, Леонид Кириллович, что, похоже, придется тебе меня на дуэль вызывать.
– Что ты говоришь, Николушка, какая дуэль?
– испугалась Мария Владиславна.
– Разве такое возможно... между друзьями?!
– Между друзьями она чаще всего и происходит, - вздохнул тот.
– Вы позволите присесть, Мария Владиславна?
– спросил Разумовский.
– Ради бога, голубчик, - взмолилась та, - простите за невнимание, но когда тебя так огорошат... Вы что-нибудь понимаете?
– Думаю, да, - проговорил Леонид, протянул руку к графину с морсом и налил себе в стакан. Залпом выпил и посмотрел на друга в упор.
– Екатерина Ивановна предложила тебе сделку?
– Если быть честным до конца, то я не очень и сопротивлялся. Хотя не могу сказать, что такого предложения ждал. Клянусь, друг, я хотел сделать, как лучше для тебя, а вышло... После того, как Шарогородская сказала, что примирение между вами невозможно, я показал ей золотой слиток и сказал, что мог бы предложить это золото за причиненный чести их семьи урон. Заплатить столько, сколько она сочтет нужным...
– Иными словами, ты признал, что я виноват?
– А что мне оставалось делать? Вначале я пытался ссылаться на Мартина Людвиговича, на его диагноз, но мадам Шарогородская заявила, что она никогда не верила лекарям, которые за копейку способны отравить родную мать.
– Бедный доктор Либель!
– прошептала Соня. Она уже открывала рот, чтобы повиниться перед братом, рассказать, как все было на самом деле, но взгляд Разумовского приказал ей молчать.
– И что было потом?
– насмешливо поторопил друга Разумовский.
– Потом меня пригласили отобедать. Я думал, что за столом, в разговоре мне удастся перетянуть чашу весов на нашу сторону...
– На чью сторону?
– На нашу, - нерешительно повторил Николай и явно смутился.
– Кто знал, что все так обернется...
Соня все однако ничего не понимала. То есть, она чувствовала некое напряжение, которое возникло между друзьями, но никак не могла объяснить его причину. Неужели дело лишь в том, что её брат не поставил в известность Леонида о своем предстоящем визите? А, может, она зря поверила Разумовскому в том, что он собирается идти к невесте, и на самом деле таким образом он лишь успокаивал её. Но тогда зачем? Ей стало страшно.
На этот раз возникшую паузу нарушила Мария Владиславна. Она, похоже, тоже ничего не понимала, но её подстегивало любопытство.
– Скажи, Николушка, а за обедом была Даша? Как она выглядела? Очень расстроена?
Князь метнул на мать яростный взгляд, но ответил словно нехотя:
– За столом собралась вся семья. Дарья Игоревна, по большей части, молчала.
– Все-таки, создается впечатление, будто ты что-то не договариваешь, внесла свою лепту в разговор и Соня.
– Это потому, что вы мне договорить не даете, - проговорил Николай, садясь наконец в кресло.
– Леонид сразу догадался, но, в конце концов, и вы все равно об этом узнаете. В общем, после обеда Екатерина Ивановна пригласила меня в кабинет, где напрямую предложила мне стать мужем её дочери Даши.
Соня удивленно ахнула.
Княгиня замерла, бросив испуганный взгляд на Разумовского. В её глазах прямо читалось: "Неужели между вами и вправду неизбежна дуэль?"
Каково же было её удивление, когда Разумовский, которого она считала стороной пострадавшей, а потому ждала от него возмущения, упреков и, возможно, оскорблений, вдруг спокойно поинтересовался:
– А когда ты согласился, неужели Екатерина Ивановна ничего от тебя не потребовала?
– Как не потребовать, - усмехнулся Астахов.
– Госпожа Шарогородская спросила, смогу ли я вложить в наш будущий семейный кошелек такую же сумму, каковую она дает в приданое за своей дочерью? Я заверил, что смогу. Тогда она сказала, что все уладит. В приглашениях твою фамилию исправят на мою. Вензеля на кольцах и свадебном торте переделают. Таким образом, все затраты на свадьбу окупятся, а честь Дарьи Игоревны будет спасена.