Пленница французского маркиза (Книга 1)
Шрифт:
Конечно, после случившегося Разумовский вполне может её в чем-то этаком подозревать. В общем, пребывая в смятении, она ему ничего не говорила, и граф истолковал молчание княжны по-своему.
– Получилась как бы сказка наоборот: вместо того, чтобы расколдовать чудовище своим поцелуем и превратить его в принца, красавица превратила принца, а точнее, графа, в чудовище...
– Перестаньте!
– не выдержала Соня.
– Все происходило совсем не так, но сейчас, наверное, уже не нужно ничего объяснять.
Она достала из кармана баночку с мазью и поставила на столик у его кровати.
– Вот, достаточно намазать один раз, и к вечеру все пройдет.
Чтобы не расплакаться, она повернулась и быстро пошла к двери.
– Погодите!
– Разумовский подошел и взял Соню за плечо.
– Зачем все-таки вы это сделали?
– Я хотела... хотела, чтобы вам не пришлось самому отказываться от невесты и тем ставить себя под удар Шарогородской - она ужасно мстительна и могла бы испортить вам всю жизнь. Я хотела, чтобы эта семья сама от вас отказалась. Думала, тогда они не стали бы вас преследовать...
Она горько разрыдалась.
– Бедная девочка! Вы проделали это для того, чтобы по возможности спасти меня от гнева императрицы, к которой могла бы обратиться Екатерина Ивановна?
Соня молча кивнула.
– И ведь у вас получилось! Подумать только, мне такое и в голову бы не пришло!
Он повернул её к себе, и Соня уткнулась в грудь Леонида, продолжая всхлипывать.
– К вечеру, говорите, все пройдет?
Соня опять кивнула.
– Вот тогда и увидимся. А сейчас идите и ни о чем не печальтесь: впереди нас ждет долгая, счастливая жизнь, если, конечно, бог даст... Мне все-таки неловко представать перед вами в таком виде.
Соня вышла из комнаты графа как сомнамбула и поплелась к себе в комнату, не в силах привести в порядок свои мысли: почему вдруг она ввязалась в это дело? Разве она полюбила Разумовского всем сердцем, как всегда втайне о том мечтала?
То есть, о любви вообще, не о Леониде, конечно. Потом, не дождавшись своего принца и не испытав даже влюбленности, она решила, что от природы попросту этих чувств лишена, потому что предназначена судьбой для другого всерьез заниматься наукой, как княгиня Дашкова. Правда, последняя успела и замужем побывать, и родить двоих детей, но не всем, видать, такое дано...
Теперь же... Господи, да она пошла на преступление ради любви. Не зная, что это любовь и есть. Почему вообще она не рассуждала прежде, не подумала обо всем: прилично ли это, достойно, а просто кинулась действовать? Неужели она так глупа? В один момент забыть все правила приличия, и все, чему её учили! Что же подумал о ней Разумовский?
Соня настолько извела себя собственными упреками, что уже готова была, кажется, поехать к Шарогородским, чтобы все им рассказать, повиниться, снять с графа подозрение в том, что он якобы болен дурной болезнью...
Она даже оставила приотворенной дверь в свою комнату, чтобы слышать, когда вернется брат и расскажет, что он все уладил, что Разумовского простили, и теперь его свадьбе ничего не мешает.
Соня доставила Леониду такие муки, что он теперь ни за что её не простит, а то, что он говорил ей, это всего лишь из жалости. Просто как мужчина он не мстителен. По крайней мере, считает выше своего достоинства мстить женщине...
Она и представить себе не могла, что предмет её раздумий сидел в это время в комнате брата, уставившись вдаль мечтательным взглядом, и улыбался своим мыслям. Что он забыл даже о заветной баночке с мазью, которую принесла ему Соня, а только покачивает головой и повторяет вслух еле слышно:
– Какая девушка! Какая удивительная девушка!
Наконец в прихожей послышались голоса, и Соня метнулась туда, но это оказалось, вернулась из лавки маменька, невероятно возбужденная и довольная собой.
– Как у лавочника вытянулось лицо, когда он увидел, сколько у меня денег!
– рассказывала она Соне, позволяя Агриппине, кстати, невероятно уставшей - в прихожей стояла доверху набитая корзина, которую прежде в лавку-то и не брали - раздеть себя.
– Представляю, как у него уже вертелся на языке отказ: мол он не может столько давать в долг, и вдруг! Я не только расплатилась с ним, и заплатила за все, что купила, а и дала ему на чай...
– Лавочнику - на чай?
– рассмеялась Соня. Она представила себе дородного, вальяжного купца Меньшова, который и за прилавок-то становился, когда его лавку посещали особы знатные, чтобы услужить им лично.
– Ты права, - ничуть не смутилась княгиня.
– Он на эти деньги, думаю, и от себя добавил, - дал нам ещё кое-что. Коробку твоих любимых конфет. Сказывал, вчера из самой Франции ему доставили. Мол, низкий поклон Софье Николаевне.
Она посмеялась конфузу Меньшова, который в последнее время, как казалось княгине, и кланялся ей не так почтительно, как прежде. А потом спросила деловито:
– Граф из комнаты не выходил?
– Не выходил, - сказала Соня и, конечно, не стала уточнять, что это она к нему ходила.
– Понятное дело, переживает. Этакий афронт27! Как думаешь, прав Мартин Людвигович, у него все пройдет?
– Думаю, пройдет, - кивнула Соня.
– Мартин Людвигович - хороший врач, нам ли об этом не знать.
– Надо будет как-нибудь пригласить его к столу, - решила Мария Владиславна.
– Все-таки столько лет он приходит к нам в дом...
Княгиня Астахова, нечаянно разбогатев, готова была на радостях облагодетельствовать всех, с кем так или иначе сталкивалась.
– Агриппине надо новое платье купить, - вспомнила она.
– Это она пятый год носит.
Горничная, разбиравшая неподалеку корзину с покупками, тут же вскинулась.
– Хорошее платье, ещё и не порвалось нигде.
Но по голосу чувствовалось, она счастлива уже оттого, что хозяйка о ней не забыла.
– Николушка что-то задерживается, - едва присев, опять забеспокоилась княгиня.
– Не случилось бы чего?
– Да что с ним может случиться?
– удивилась Соня.
– К порядочным людям поехал, не к разбойникам каким.