Пленница командора
Шрифт:
— Может в этот раз ты оставишь торт в покое.
— Может, но очень в этом сомневаюсь, — говорит она, подмигивая.
Смеясь, я беру ее под руку.
— Просто обещай, что на этот раз оставишь мне кусочек.
***
С огромным энтузиазмом я захлопываю учебник. Морган смотрит на меня со своей кровати через крошечную комнату общежития.
— Хватит с меня этого дерьма, — говорю я, переворачиваясь на спину и уставившись в потолок.
Ее учебник
— Согласна, — Морган некоторое время молчит, а потом спрашивает: — Что-то случилось?
Я не смотрю на нее, не желая, чтобы она заметила беспокойство, которое наверняка читается в моем взгляде. Не то чтобы это имело значение. Морган была моей соседкой по комнате более четырех лет и знает меня лучше, чем я сама.
— А что, если я не смогу получить работу консультанта? — говорю я в тишину комнаты.
— Так вот почему ты ведешь себя так, будто сломался твой любимый фаллоимитатор?
— Морган!
— Лия! — передразнивает она.
Я вздыхаю.
— Когда мы закончим обучение этой весной, я буду должна столько денег по студенческим кредитам, что утону в долгах. Что, если я не смогу найти приличную работу до того, как мои кредиты выйдут из отсрочки? Знаешь, отсрочка с выплатой кредитов была единственной причиной, по которой я записалась в магистратуру, — я смотрю на нее. — Не все из нас гении.
— Пффф, — отвечает Морган. Ее яростный ответ вызывает у меня улыбку. — Ты умная, — говорит она. — Кроме того, тебе не о чем беспокоиться. Там тебя ждет множество рабочих мест.
— Да, вон там, — говорю я, махая рукой. — Я никогда раньше не покидала Хейз. Это мой дом, даже если моих родителей нет. Здесь у меня все еще остается вся моя многочисленная родня.
— Но ты всегда говорила, что хочешь путешествовать по миру, увидеть достопримечательности и узнать другие культуры. Это будет твоей возможностью сделать это.
— Верно. — Я снова вздыхаю. — Наверное, я просто надеялась, что смогу остаться в этом безопасном пузыре навсегда. Работа на полставки, моя лучшая подруга и школа — все это так просто, так легко. Наверное, я еще не готова стать взрослой.
Морган смеется.
— Тебе, черт возьми, двадцать пять. Ты давно уже взрослая.
— Ты знаешь, о чем я.
Многочисленные плакаты на стене насмехаются надо мной. Эйфелева башня, Лондонский мост и Великая Китайская стена — вот лишь некоторые из видов, которые я повесила. Я действительно хочу посетить эти места, но правда в том, что на самом деле я боюсь увидеть мир. Гораздо безопаснее мечтать об этом из моей крошечной комнаты в общежитии.
— Да, знаю, — говорит Морган, садясь на мою кровать. — Этот год последний перед тем, как мы начнем по-настоящему жить, но мы сделаем это вместе.
Я закатываю глаза, глядя на нее.
— Ты собираешься найти работу в том же городе, что и я, или как?
— Если это то, что нужно, чтобы ты наконец выбралась из этой адской
— Эй, — протестую я. — Здесь не так уж плохо.
— Слушай, там, откуда я родом, мы не ходим за коровами ради забавы.
Я игриво толкаю ее в плечо.
— Я думала, тебе это нравится.
— Нееет, — говорит она, растягивая слово. — Мне нравился мальчик, которому это нравилось.
— Шлюшка, — поддразниваю я.
— Ты так думаешь?
Я смеюсь.
— Ты нечто, ты это знаешь?
Морган поворачивает голову к нашему единственному окну, ее взгляд непоколебим. Ослепительный свет высвечивает контуры ее щек, когда я, прищурившись, смотрю на нее. Поднявшись в сидячее положение, я прикрываю глаза от яркого света и машу рукой перед ее лицом. Она не моргает. Беспокойство распространяется по мне, как болезнь. Схватив ее за плечи, я легонько встряхиваю, зову по имени.
— Это не смешно, Морган, — говорю я, встряхивая ее на этот раз гораздо сильнее.
Никакой реакции, и я начинаю паниковать. Вскочив с кровати, я встаю перед ней, пытаясь заслонить как можно больше света. Она словно в трансе. Ее грудь продолжает подниматься и опускаться, когда она дышит, но больше никаких телодвижений.
Она даже не моргает. И это пугает меня больше всего.
— Морган! — кричу я, не заботясь о том, услышит ли меня кто-нибудь в общежитии. Вероятно, будет лучше, если они это сделают, потому что тогда кто-нибудь сможет позвать на помощь. Тщетность моих действий злит меня, потому что, что бы я ни делала, я не могу добиться хоть какой-то ответной реакции.
Развернувшись, я смотрю на свет и щурюсь. Это все равно что смотреть на офигенно яркие огни стадиона. Не знаю, почему я это делаю; это за гранью моего понимания. Тем не менее, мой страх сделал меня иррациональной и злой — сочетание, которое никогда не сослужило мне пользу в прошлом, так почему же это должно было случиться сейчас?
Одной рукой, я прикрываю глаза, а другой наощупь открываю окно. После нескольких секунд борьбы мне удается сдвинуть раму вверх. До моих ушей доносится жужжание, и я вздрагиваю.
Что это за хрень?
Я смотрю вниз и вижу освещенную траву, похожую на заснеженную лужайку. Затем смотрю вверх, прямо в луч света.
И застываю.
Мое сердце колотится в груди, а разум кричит, потеряв контроль над телом. Я заставляю себя двигаться, моргать, но ничего не происходит. Единственное, что меняется, — это скорость моего дыхания. Она стремительно и растет с каждой секундой, ужас гонит ее вперед. Темнота сгущается по краям моего зрения, когда мой пульс ускоряется, и я знаю, что: либо потеряю сознание, либо умру от разрыва сердца. В любом случае, я вот-вот погружусь в забвение. Я мысленно молюсь о том, чтобы мне удалось пройти через это испытание, потому что у меня так много дел. И потому, что я отказываюсь умирать от чего-то столь тривиального.