Пленник волчьей стаи

Пшонкин Юрий Александрович

Все тише становился топот, но волков он так и не увидел. Тихо. Атувье раздул в кострище угли, и в при­давленной тишиной долине разгорелся костер. Атувье успокоился: огонь — защита от любого зверя. Он думал. Надо дождаться утра. Небо чистое, следы не заметает. Не стоит сейчас отправляться в погоню. Волки — хитрые...

На рассвете, взвалив шкуры и сумку с мясом, Атувье пошел на лапках по следам убежавших оленей.

Немного прошел и у одного куста кедрача наткнулся на растерзанную оленуху. У бедняги был разорван бок, объедены губы. Вокруг туши — следы копэй. Так вот кто скакал на спине упрямой оленухи. От туши следы вели к дальнему кусту. Атувье посмотрел туда и

увидел коварного охотника. Росомаха, припав на снег, неотрывно следила за человеком.

— Эй ты, вонючка, уходи подальше! — крикнул Атувье и сбросил шкуры и сумку с мясом на снег.— За­чем ты напугала оленей? Уходи! — снова крикнул Атувье.

Росомаха даже не пошевелилась. «Видно, совсем обожралась, бежать не может»,—усмехнулся Атувье. Он распорол живот уже замерзшей оленухи, добыл сердце, почки и печень, вырезал язык — самый лакомый кусок. Атувье даже не стал разводить костер, съел пе­чень сырой, а остальное мясо упрятал в мешок.

— Эй ты, пакостница, тебе еще много осталось. Иди, ешь, а не то подоспеют летающие охотники,— уже миролюбиво обратился он к росомахе. Когда в желудке много вкусного мяса, человек становится добрым. Злость — спутник пустого желудка и больной печени.— Я ухожу! — крикнул Атувье. Он взял сумку, потянулся к шкуркам, но передумал их брать. Зачем нести лишний груз. Яранга его далеко отсюда. Когда еще он туда вер­нется...

* * *

Уже пять остановок делала стая, отдыхая после тя­желых долгих переходов. Вожак с черной спиной вел собратьев на юг. Стая жила дружно, подчиняясь командам самого сильного и умного. Волки поочередно выходили в «голову» и прилежно мяли снег, торя до­рогу остальным. На стоянках стая разбегалась, каждый пытал удачу в одиночку. Собирались по первому зову Вожака.

Снега и холод задушили землю, загнали в норы, в гнезда, в сугробы зверей и птиц. Голод все чаще тер­зал желудки вольных и гордых волков. Куропатки, со­роки и вороны покинули эти места — подались в более теплые. Туда, где они могли летать, не рискуя умереть от холода в полете.

Стае нужна была Большая Охота, волки хотели на­питься горячей крови рогатых.

Однажды белая волчица напала на след рогатых. Она сказала о следах супругу и другим волкам. Стая радостно завыла: «Вожак, веди нас на Большую Охо­ту!» Но Черная спина, сам не меньше других страдав­ший в последние дни от голода, недаром был избран Вожаком. Переждав, пока стихнут голоса собратьев, он приказал: «Я посылаю трех из вас «глазами стаи». Возь­мите запах оленей, но ищите запах другой стаи. Если возьмете метки чужаков, мы не тронем оленей. Волки должны уважать законы жизни. Я сказал».

Его супруга первая взяла запах чужого волка.

Стая снова потрусила на юг.

На исходе второго дня после пятой большой пере­дышки к Вожаку подбежала белая волчица. Она сооб­щила: «Я видела следы оленей. Их охраняет один че­ловек» .

«Ты не ошибалась? Ты верно приняла запах одного человека? Человеки в одиночку не охраняют рогатых Я знаю».

Волчица раздраженно зарычала (она ведь была его подругой): «Я знаю, как ты осторожен. Я знаю тебя и говорю: рогатых охраняет один человек. Один, без собак. У него только железный клык и длинный ремень. Я при­няла запахи его логова».

«Нет собак?» —удивился Вожак.

«Нет. Я приняла запах старого волка. Я знаю — за рогатыми этого человека ходит наш Седой. Я помню его запах».

Вожак поднял морду к бледной луне, и над продрог­шей тундрой разнесся его призыв: «Мои волки, спешите на мой зов!»

Подняла морду к луне и белая волчица. Она сооб­щила собратьям радостную весть.

Когда стая собралась, Вожак «сказал»: «Белая вол­чица приняла запахи оленей. Их охраняет один человек. Я знаю: ваши желудки и кишки раздирают когти голода. Но я говорю: мы будем осторожны. Нет на этой земле зверя хитрее и сильнее человека, ибо он держит огонь. Огонь — его сила и защита. Я сказал».

Только в полдень Атувье настиг косяк. Много бежал за ним, три раза останавливался. Росомаха здорово на­пугала оленей.

Сохжой снова стал пугливым. Он нервничал и все чаще гнал оленух на новые пастбища.

Нервничал и Атувье. Он уже не раз собирался убить дикаря, но сделать этого уже не мог. Самец и раньше- то близко не подпускал его к себе, а после нападения копэй избегал даже дальних встреч. Дикарь яйно хотел избавиться от человека. Атувье понял, что может остаться один.

Пока ему везло. Трещали морозы, но снег больше не выпадал. Стояли светлые лунные ночи. Еще ни одной настоящей пурги не было. Может быть, сохжой и ждет ее? Снег спрячет любой след.

Страх остаться одному не давал уснуть. А если чело­век долго не спит, он не может много ходить и бегать. Три ночи не спал Атувье. Устал. На четвертую ночь к нему пришла хорошая мысль. Он снял чаут, подошел к ездовому и набросил петлю на рог. Подтянув к себе упи­равшегося белого, Атувье успокоил его, повел к «логову», привязал к кусту кедрача. Вовремя пришла ему в голову эта мысль.

Пурга все же примчалась в эти края. Началась она словно нехотя, исподтишка: ночью вдруг потеплело, по­шел мягкий, пушистый снег.

К утру подул ветер, снежинки закружились, замель­тешили. Началась пурга, буйная, злая.

Атувье понял, что злая дочь зимы не скоро успоко­ится, не скоро устанет, и, плотно заправив желудок мясом, улегся в «логово». Оленный человек не боится пурги, если рядом с ним собаки или олени. Рядом с «ло­говом» Атувье стоял белый.

Два дня и две ночи бесновалась по плато злодейка пурга. К утру третьего дня выдохлась, унеслась за горы. Атувье вылез из снежного мешка, огляделся. Ездовой бил копытом снег. А где же оленухи, сохжой? Их не было! Проклятый сохжой все же дождался своего. Тунд­ра и сопки хмуро вглядывались в одинокую поникшую фигуру человека.

По прилизанным до блеска сугробам, по тусклым наледям гуляла поземка, словно волочились по тундре космы улетевшей пурги. Где-то там, за тяжелыми серы­ми облаками, сияло солнце, но лучи его лишь робко просачивались сквозь «полог» зимы, скупо освещая при­давленную снегами землю чаучу, посреди которой стояли человек в изодранной кухлянке, в разношерстных, неле­пых торбасах и однорогий белый олень... Пурга, словно усердная хозяйка, старательно подмела землю, ни одного следа не оставила...

Впервые за время своего «оленного плена» Атувье пронзил страх. Еще очень долго будет спать земля под бело-голубыми сугробами, еще не скоро освободятся от ледяных панцирей реки и озера, еще много лун и солнц взойдет над страной чаучу, прежде чем на зеленых аргизах прикатит в нее лето — пора тепла и сытой жизни. Как дожить до зеленых аргизов? В сумке осталось немного мяса. Есть еще живое мясо — ездовой. Но и его не хватит до тепла. Зимой человек много ест. Холод заставляет подкладывать и в желудок-костер пищу-дрова... Атувье все стоял и стоял, вглядываясь в склоны ближних сопок. «Ой-е, хитрый сохжой. Выждал, хитрец, подходящее время и увел важенок. Куда увел? Как узна­ешь? Следов совсем не видно. Не видно и сорок. Эти трещотки всегда летают возле зверья. И ворон не видно. Глухое место, голодное. Ой-е, если бы у человека, были такие же чуткие к запахам ноздри, как у оленей!..»