Пленники надежды
Шрифт:
Один из троих земледельцев, с виду более умный, чем остальные двое, и с добродушной проказливостью на молодом лице и в голубых глазах, начал очень похоже передразнивать последнюю проповедь доктора Нэша, в которой тот призывал подневольных работников к покорности и послушанию, и вскоре его слушатели уже хохотали. Мулат и каторжник мало-помалу, незаметно удалились от остальных и, улегшись на землю, завели тихий разговор. Белый каторжник, чья рожа всем своим видом выражала гнуснейшую низость, сосредоточенно слушал Луиса Себастьяна, который быстро и негромко говорил, сопровождая свою речь беспокойными и зловещими движениями своих длинных желтых пальцев. Чуть поодаль ничком лежал магглтонианин, опираясь локтями о землю, обхватив ладонями лицо и вперив взгляд в Женевскую Библию, которую он достал из-за пазухи.
Закончив потеху, голубоглазый юноша перекатился по земле туда, где лежал магглтонианин, погрузившись в чтение главы, посвященной обличению грешников. Закрыв страницу Библии одной огромной ручищей, парень игриво попытался засунуть мизинец другой в дыру от гвоздя в ухе Порринджера.
— Что, старый хрыч, — лениво проговорил он, — выискиваешь новые проклятия, чтобы обрушить их на наши головы?
— Будь проклят тот, кто насмехается над почтенными годами, — угрюмо ответствовал магглтонианин. — Да падет на него такая же кара, как на нечестивых детей, которые кричали пророку Елисею: "Иди, плешивый!" [53]
53
Дети, дразнившие ветхозаветного пророка Елисея, были разорваны вышедшими из леса медведицами. (4 Цар. 2:23,24).
Парень рассмеялся.
— Скажи мне, когда увидишь медведицу, — изрек он. — Поесть медвежатины было бы недурно после того, как ты жрал один бекон.
Порринджер закрыл свою книгу и опять спрятал ее за пазухой.
— Скажи мне, — отрывисто сказал он, — ты не видал молодого человека по имени Лэндлесс?
— Молодому человеку по имении Лэндлесс, — брюзгливо ответил парень, — досталась чертовски легкая работенка. Вчера вечером я носил воду из родника и поливал цветы мистрис Патриции, и каждый раз, проходя мимо окна комнаты хозяина, видел этого малого, который удобно сидел на богатом кресле за богатым столом и что-то строчил. И я каждый раз говорил ему: "Небось, ты возомнил, будто ты ничуть не хуже лорд-мэра Лондона? Тоже мне секретарь!"
— А видел ли ты его нынче?
— Нет, нынче я его не видал — но вижу еще кой-кого. Ребята, — воскликнул он, — по тому берету речки идет колдунья Марджери. Я ее позову.
Вскочив на ноги, он крикнул:
— Эй, Марджери! Марджери! Поди сюда! Тут лежит дорога в рай!
Марджери махнула рукой, чтобы показать, что она слышала и поняла, и ступила на упавшее дерево, соединяющее берега речушки. Это был узкий и скользкий мосток, но она перепорхнула по нему легко, словно маленький лесной зверек, и, держа в руке свой посох, пошла к косцам. Затем остановилась между ними и стоящим на западе солнцем, неподвижная темная фигура в ореоле золотого света, пристально вглядываясь в сплошную зелень приливных болот и синь воды. Потом с безумным смехом подошла к мужчинам и бросила на землю свой посох, увитый плющом.
— Дороги тут нет, — вскричала она. — Тут есть только зеленая трава, а за нею — море, по которому надо так долго, долго плыть! Тут нет сияющей дороги в рай. — Она села на землю рядом со своим посохом и, опершись на руку подбородком, уставилась в землю.
Мужчины собрались вокруг нее — все, кроме магглтонианина, который, сравнив ее с библейской Аэндорской волшебницей, повернулся на бок и натянул на глаза свою шапку, словно затем, чтобы не видеть ненавистного зрелища. Каторжник подобрал посох и принялся снимать с него плети плюща.
— Положи его! — быстро промолвила она.
Но он продолжал сдирать плющ.
— Не трогай его, — сказал паренек. — Она никому не дает к нему прикасаться. Она говорит, что этот посох ей дал ангел, чтобы облегчить ее путь.
Ощерившись и захохотав, каторжник изо всех сил отшвырнул посох, и тот, пролетев по воздуху, упал в воду на середине речушки. Марджери вскочила на ноги, громко закричав. Юноша тоже встал.
— Будь ты проклят! — гневно сказал он. — Надо бы сломать его о твою горбатую спину! Полно, Марджери, не журись. Я достану его из воды.
Подбежав к берегу, он нырнул в речку и три минуты спустя воротился, держа в руке обвитый плющом посох, с которого лилась вода. Вложив его в руки Марджери, он встряхнулся, точно большой спаниель, и приветливо молвил:
— Держи. Он ничуть не пострадал.
С радостным криком Марджери схватила "дар ангела" и поцеловала руку, которая возвратила его ей. Затем повернулась к каторжнику.
— Когда я ворочусь в мою хижину в лесу, — торжественно изрекла она, подняв палец, — то свистну и соберу в круг весь здешний волшебный народец, всех эльфов, фей и маленьких бурых гномов, роющихся в палых листьях и похожих на сосновые шишки, и расскажу им, что ты сделал, и сегодня они явятся в твою хижину и исщиплют тебя до синяков, исколют древесными шипами и натрут ядовитыми листьями, покуда ты не пойдешь пятнами и прыщами и не станешь похожим на лягушку-быка, которая все квакает и квакает в здешних болотах.
В смехе уголовника прозвучали настороженные нотки, хотя он и был полон бравады. Все так же грозно подняв указательный палец, Марджери продолжала:
— А затем они полетят в большой дом, где будет спать хозяин, и нашепчут ему, что ты украл у бедной, заблудшей Марджери подарок ангела, и он рассердится на тебя, ибо он добр к Марджери, и велит Вудсону сделать с тобою то же самое, что тот нынче сделал с Рвущимся сердцем.
— С Рвущимся сердцем? — воскликнули те, кто ее слушал.
Марджери кивнула.
— Да, с Рвущимся сердцем. — Вы зовете его Лэндлессом.
Магглтонианин сел.
— О чем ты, окаянная баба! Поистине ты достойная дочь Евы, этой матери зла!
Марджери, оскорбленная его словами, только поджала губы и приняла глубокомысленный вид.
— А что хозяин велел сделать с Лэндлессом, Марджери? — спросил паренек.
Марджери раскинула руки, повернув их ладонями вперед, затем слегка качнулась вперед, как будто к чему-то прислонясь или как будто ее к чему-то привязали. Затем запрокинула голову назад и повернула ее вбок, так что стало видно ее лицо, и ее подвижные черты исказило выражение ярости и боли. Брови ее сдвинулись, тонкие губы разошлись, обнажив блестящие зубы, веки начали ритмично вздрагивать, а тело сжиматься.
Эта пантомима была слишком выразительной, чтобы мужчины могли неправильно ее истолковать тем более, что, вероятно, каждый из них имел свои собственные причины понимать, что она означает. Уголовник разразился лающим смехом, вслед за ним приглушенно и зловеще засмеялся и Луис Себастьян. Крестьянские парни обменялись понимающими ухмылками, и голубоглазый пронзительно присвистнул. Огромная красная буква на щеке магглтонианина сделалась малиновой, его глаза горели.
— Расскажи нам об этом поподробнее, Марджери, — просящим тоном сказал голубоглазый. — И, когда поспеют дыни, я буду каждую ночь утаскивать для тебя по одной.