Пленники надежды

Джонстон Мэри

Патриция взирала на своего коленопреклоненного поклонника со спокойным изумлением.

— Как красиво вы говорите, кузен, — молвила она наконец. — Это не хуже, чем страница из "Артамена".

Сэр Чарльз прикусил губу.

— Это страница из моего сердца, сударыня; впрочем, нет, я показываю вам само мое сердце.

— И вы покинете всех тех прекрасных дам, которые так безумно в вас влюблены? — Клянусь, сэр, об их любви к вам вы рассказали мне сами! Дайте вспомнить, среди них фигурируют леди Мэри, леди Бетти, мистрис Уинифред, графиня *** и французская герцогиня ***. Неужто Коридон [52] оставит всех этих нимф стенать ради преследования скромной дикарки, которая его не желает?

52

Распространенное имя пастуха в древнегреческих и латинских пасторальных стихах.

— Клянусь Богом, сударыня, вы насмехаетесь надо мной! — вскричал баронет, встав на ноги.

— Полно, кузен, я не имела в виду ничего дурного, а всего лишь замолвила словечко за бедных дам Уайтхолла. Боюсь, вы неверный воздыхатель.

— Вы выйдете за меня замуж, сударыня? — вопросил сэр Чарльз, сложив руки на груди.

Она медленно покачала головой.

— Я не люблю вас, кузен.

— Я научу вас любить меня.

— Не думаю, что вы можете это сделать, — спокойно сказала она. — Хотя я не знаю, почему мне так кажется. Вы — весьма достойный джентльмен, солдат и придворный, остроумный, храбрый и красивый — и мой отец всем сердцем желает этого брака, — Патриция вздохнула. — Но я не люблю вас, сэр, и не выйду за вас, покуда не полюблю.

— Ах! — вскричал сэр Чарльз и снова опустился на колено. — Вы дарите мне надежду! Я научу вас любить меня. Я буду выказывать вам такую неколебимую верность, такую терпеливую преданность, такую безропотную покорность жестокому испытанию, коему вы хотите подвергнуть меня, что вы волей-неволей пожалеете меня, а жалость постепенно перерастет в любовь. Так что я не отчаиваюсь, сударыня! — Он прижал ее руку к губам и возвел очи горе.

Патриция очаровательно рассмеялась:

— Воля ваша, сэр Чарльз. А пока что давайте просто опять побудем любящими кузенами и добрыми друзьями. Поведайте мне, что пожелаете, о совершенствах леди Мэри, а Патрицию Верни оставьте в покое.

Сэр Чарльз поднялся с колен, уязвленный и пораженный своей неудачей и очень обозленный на девушку, которая отвергла его, Чарльза Кэрью, отвергла, смеясь, как будто он был одним из тех провинциальных юнцов, коих он повергал в неловкое молчание всякий раз, когда они оказывались в Верни-Мэнор. Несомненно, она заслуживала наказания, которому он мог подвергнуть ее, отбыв на следующем же корабле, который отплывет в Англию, но теперь он был полон упрямой решимости покорить эту гордячку. Если не сегодня, то завтра, если не завтра, то послезавтра, а если не послезавтра, то на следующий день. Он принадлежал к той же школе, что и Бэкингем и Рочестер, и мог посвятить завоеванию женщины всю неустанную энергию, все стратегическое искусство, волю, терпение и неустрашимость великого полководца. Он мог подводить под крепость подкопы, мог планировать то напасть из засады, то возглавить штурмовой отряд, мог один шанец захватить приступом, а для захвата другого применить хитрость. И ему лишь изредка не удавалось в конце концов одержать победу.

Жизнь в Виргинии была весьма приятна, а значит, он вполне мог позволить себе посвятить несколько месяцев этой осаде, которая — он нисколько в этом не сомневался — окончится победой. Но сейчас благоразумнее всего было отойти на позиции, которые он занимал вчера, и сделать это как можно скорей. А посему он, придав своему лицу безмятежность, и вернув своему голосу его всегдашнюю томность, с тихою грустью сказал:

— Я вижу, что вам угодно быть жестокой, сударыня. Я покоряюсь. И буду ждать того трижды счастливого дня, когда вы усвоите урок, который я попытаюсь вам дать, и, подобно мне, станете вассалом Любви.

— Когда еще это будет! — с тихим смехом молвила Патриция. — Лучше возвращайтесь к леди Мэри. Вряд ли я когда-либо смогу полюбить.

Она подняла свои белые руки, сомкнула их на затылке и поглядела на него блестящими бестревожными глазами и с улыбкой на устах. Солнечный свет, просачивающийся в щели между шторами длинными яркими полосами, золотой лентой лежал на ее плече и придавал сияние ее волосам. Издалека донесся голос полковника:

Стране он Мир принесет с собой, Гнет, рабство и страхи сменит Покой. С его возвращеньем беды уйдут, И воцарится счастие тут. Подымем же кубки за Карла, друзья, За Карла, за Карла мы выпьем, друзья.

За дверью кто-то кашлянул, из предосторожности подергал дверную ручку, после чего дверь отворилась, и в комнату вошла мистрис Летиция, роскошно одетая, с новыми рядами локонов на увядшей шее и еще более яркими румянами на щеках — ибо поутру она проснулась с предчувствием, что нынче в усадьбу заедет мастер Фредерик Джонс. Сэр Чарльз встал, чтобы подвести ее к стулу, но она, взмахнув худой унизанной кольцами рукой, сделала ему знак остаться на месте.

— Благодарю вас, сэр Чарльз, но я не стану вас беспокоить. Я сейчас иду в беседку, что у дороги, ибо думаю, что тамошний свежий воздух излечит мою мигрень. Патриция, дорогая, я ищу мою "Клелию" — четвертый том. Ты его не видала?

— Нет, тетя Летиция.

— Это очень странно, — жалобно проговорила мистрис Летиция. — Я уверена, что оставила книгу в этой комнате. Все эта неряха Хлоя, которая давно заслужила порку. Вечно она прячет вещи, как сорока.

— Посмотри в оконной нише — возможно, ты оставила свою книгу там, — предложила Патриция.

Мистрис Летиция приблизилась к окну, взялась за штору и с криком отшатнулась.

— Что с вами, сударыня? — вскричал баронет.

— Там мужчина! Ужасный, ужасный малый, который только и ждет, чтобы перерезать нам глотки, когда настанет ночь, как тот кабальный невольник, который убил семью в Мартин-Брэндоне. О-о-о! — И мистрис Летиция, накинув на голову передник, повалилась на ближайший стул.

Патриция встала. Сэр Чарльз, положив руку на рукоять своей шпаги, торопливо подошел к оконной нише и был встречен Лэндлессом, вышедшим из нее.

Они посмотрели друг на друга, притом первое надменное удивление сэра Чарльза быстро переросло в гнев, когда он вспомнил, что человек, стоящий перед ним, присутствовал здесь во время его разговора с Патрицией и стал свидетелем его конфуза, видел его на коленях, наблюдал, как он был отвергнут и даже осмеян.

Он заговорил первым.

— Итак, любезный, — процедил он сквозь зубы, — что ты можешь сказать в свое оправдание?

— Я прошу у вас прощения, — ровным голосом ответствовал Лэндлесс. — Мне надо было сообщить вам, что я нахожусь в этой комнате. Но поначалу я думал, что вы знаете о моем присутствии здесь, а обнаружив, что это не так, я… мне показалось, что лучше промолчать. Я был неправ. Мне следовало подать вам какой-то знак. Я еще раз прошу у вас прощения. — Он повернулся к Патриции, которая стояла рядом со стулом, с которого она встала, надменная, прямая и полная холодного негодования. — Сударыня, — промолвил он, и голос его невольно дрогнул, — я умоляю вас о прощении.