Пленники
Шрифт:
— Ничего, мы вас проводим, — успокоила одна из слушательниц. Четверо женщин вышли вместе с ним за околицу и провожали километра три.
— Кончится война — заходьте до нас, будем рады!.. Оник поблагодарил женщин, низко поклонился всем и зашагал по дороге. На повороте он оглянулся. Четыре украинки стояли на месте и смотрели ему вслед.
После этого судьба еще раз улыбнулась Онику.
В Тернополе у него не было знакомых, поэтому он не задерживался в городе. Еще засветло он вышел за город, чтобы поискать ночлега в одном из ближайших сел. В деревне
Нет, лучше уйти из города! Вон идет патруль. Он может остановить, потребовать документы. Ну, предположим, сказать, что пришел из деревни, пропуска не имеет. Но ведь так не отпустят — пойдут расспросы: почему не знаешь украинского, какой национальности и тому подобное.
Задумчивый и озабоченный, Оник шагал по дороге, не зная куда она приведет его. Навстречу попался худощавый, лет шестидесяти человек. Оник пригляделся к нему и осторожно спросил:
— Куда ведет эта дорога?
— А тебе куда надо?
— В Чертково.
— Так это совсем в другую сторону! Ты, видимо, не здешний, друг?
— Да… я из-под Харькова. Перед самой войной поехал во Львов, там заболел и застрял. Эх, черт побери! Значит, я возвращаюсь туда, откуда только что вырвался. В Черткове у меня живет тетушка, хочу повидать ее. Зашел в город… купить что-нибудь, да ничего не нашел…
— Я вижу, — очень устал?
— Д-да…
— Эх, парень!.. Пойдем-ка ко мне, отдохнешь немного. Дом — вон он, отсюда видно.
Этот разговор со случайным встречным как-то сразу произвел хорошее впечатление. Оник, не колеблясь, последовал за ним. Около дома их встретила жена старика. Они жили вдвоем.
— Ты, парень, как вижу, идешь из плена? — прямо спросил хозяин, усадив Оника и пристально глядя ему в глаза.
Тон, которым был задан вопрос, и умный, проницательный взгляд заставили Оника быть откровенным.
— Бежал из плена, — признался он.
— Не армянин ли, случайно?
— Да, родом из Армении.
— Был у меня знакомый армянин, портной во Львове. Золотой человек, душа-парень!..
Старик задумался, потом сказал жене:
— Угости нас чем-нибудь. Да на дорогу яиц свари.
Скоро на столе шипела яичница.
Жена тут же завернула в тряпочку два десятка яиц, положила туда сухарей и пакетик с солью.
— Дорога, парень, долгая, пока доберешься до тетки, наголодаешься. Бери!
Трогательная забота этих чужих людей чуть не до слез взволновала Оника. Он переводил благодарный взгляд с хозяина на его жену и только смог сказать:
— Как же мне вас отблагодарить?!
Сунув узелок ему в руки, хозяин проговорил:
— Если в Черткове задержишься, сообщи о себе. Да, вот еще что… Сейчас здесь преследуют евреев, убивают. А ты немного похож на еврея. Возьми-ка этот образок богоматери, мало ли что — при случае покажи да поцелуй: я, мол, православный…
— Поможет ли? Ну, да все равно, дайте. Большое вам спасибо!
— Фамилию мою возьми — Глущенко. Тоже на всякий случай. А если будет в чем нужда, пиши, не стесняйся. Кто знает, — быть может, смогу помочь.
— И без того не знаю, как вас благодарить…
— Ну, зачем много говорить о том! Ты не виноват, что люди дошли до этого. Коли можем помочь — почему не помочь?..
Горячо попрощавшись с добрыми стариками, Оник продолжал свой путь. Шел, повторяя про себя: «Вот это люди! Да, вот это люди!..»
По дороге он догнал молодую женщину. Она шла, согнувшись под тяжестью мешков и узлов, и даже не могла вытереть пот, струившийся по ее лицу из-под светлых растрепанных волос.
— Куда идете, сестрица? — осведомился общительный Оник.
— В Яблоневку, — тяжело дыша от напряжения, ответила женщина.
— Это вот та — ближняя деревня?
— Нет, следующая.
— Издалека, должно быть?
— Издалека, из Львова. До Тернополя ехали на машине, а тут — никакого транспорта. Приходится на себе тащить.
— Можно я вам помогу?.. Дайте вот тот узел, побольше.
— Вот спасибо! — обрадовалась женщина. — Возьмите, — тут одеяло, оно не тяжелое, только нести неудобно.
Оник взвалил узел на плечо, и они вместе вошли в село.
Около крайней избы стояли две женщины. Видимо, они стучались в закрытые ворота. У каждой в руках было по свертку.
В воротах появился офицер. Оглядев женщин, он разрешил им войти во двор. Но заметив Оника, закричал:
— Эй, эй! Ком хер!..
Оник передал узел женщине:
— Ну, счастливо тебе, сестрица! А меня немец требует…
— Ой, мама! Да за что же это?..
Оник подошел к офицеру, тот указал рукою на ворота. Зашли в хату. Офицер спросил о чем-то по-немецки.
— Не бачу, — пожал плечами Оник.
Немец выхватил из его рук узелок, подошел к окну, развязал:
— О, яйки!
Он бережно выложил на стол два десятка яиц, а соль и сухари снова завязал в узелок и сунул в руки Онику. Должно быть, в уплату за яйца вручил несколько сигарет и сказал:
— Форт!
Это означало: можешь идти!
На земле бывают большие и маленькие несчастья; теперь для Оника самой большой бедой было бы, если фашист не сказал ему это «форт». Конечно, гитлеровец мог, оставив узелок в покое, вежливо предложить: «Посиди-ка здесь, мне необходимо поговорить с тобой». Э, ясно, какой разговор мог быть между ними!..
Хорошо, что пришлось отделаться только испугом. Все-таки после этого случая Онику не захотелось оставаться в селе. Опыт показывал, что там, где стояли немцы, лучше не задерживаться: жители боялись принимать незнакомых людей, над головой у всех постоянно раскачивалась петля. Нужно идти. Сухари есть, соль есть.