Пленники
Шрифт:
— Очень хотелось бы познакомиться с греками.
— Нет, мы не греки.
— Очень жаль.
— Что он хочет, Гарник? Кого потерял?
Гарник сказал.
— Ну, пусть поищет — найдет. Тут любую нацию встретишь. Новый Вавилон!
Когда лифт вынес их наверх, Оник даже зажмурился:
— Нет, все-таки на земле лучше, чем под землей… Что они нас задерживают? Опять в строй?.. Это хороший признак, друг: боятся, что убежим. Значит, бежать можно, — понял?
В лагере Великанов уже ждал друзей.
— С голоду умираю, ребята, но одному не хотелось идти в столовую. Поздно
— А ты разве не в шахте, Иван? — удивился Оник.
— Куда тебя засунули? — одновременно спросил и Гарник.
— У меня, братцы, работа чистая, — важно сказал Великанов.
Гарник насмешливо окинул взглядом его почерневшую от угля одежду:
— Это и видно.
— Что тебе видно? Я нагружаю вагоны, отправляю составы. Я — железнодорожник, братцы!
— Опять не повезло, Иван! Под землей нам дают двадцать семь граммов масла, полтораста граммов дополнительного хлеба и пятнадцать граммов сахара. Немного, но все-таки лучше, чем ничего, — с серьезным видом врал Оник.
— Это хорошо, — в тон ему ответил сразу догадавшийся Великанов. — Значит, того, что вы будете получать там, вам и хватит. А здесь, поскольку у тебя налаживается общий язык с этим поваром, ты меня, надеюсь, не забудешь?..
Пошутив так, он таинственно добавил:
— Не мог выяснить, куда идут эти поезда с углем.
Усталые глаза Гарника вдруг заблестели:
— А это можно узнать, Ваня?
— Пока еще не нашел человека, у которого можно спросить. Со мною работает один чех, Иво по имени — то есть тоже Иван. Хороший парень, мы сразу подружились. Но и он не знает. У него горе. Еще не прошло и двух месяцев, как женился, а его с женой пригнали сюда. Только в разные лагеря. Наш лагерь, оказывается, был построен для чехов, а нас впихнули на подкрепление.
— Да-а!.. Однако, друзья, шеф-бык, наверное, уже поджидает нас. Пойдем посмотрим, чем он угостит на ужин. О делах поговорим после.
Оник не хотел терять времени на пустые разговоры. Ведь они всего лишь первый день в предместье этого чужого города. Лагерь окружен колючей проволокой. У главного входа стоит часовой. На работу и с работы их водят надзиратели. Правда, охрана здесь слабей, чем во львовском лагере. Но что там, за заграждением? Прежде чем думать о побеге, надо составить точное представление о внешнем мире. К этому выводу они пришли еще вчера вечером и, следовательно, не было нужды повторять все это.
Лучшего невозможно было придумать, что Великанова назначили на погрузку вагонов. Надо полагать, уголь грузят не для одного завода. Сколь бы ни был велик завод, каждый день по эшелону для него не станут отправлять. Конечно, уголь везут в какие-то другие города. Но в какие?
— Насколько я разбираюсь в экономической географии, — рассуждал по дороге в столовую Оник, — промышленные города не бывают обособлены. Без сомнения, и Нойен-Кирхен не является каким-то островом. А через Ивана мы уже имеем связь с железной дорогой. Значит, сейчас у нас на повестке дня вопрос: куда эта железная дорога ведет? Опять же все упирается в географию. Мой знакомый Хельмут, надеюсь, не откажет мне в удовлетворении невинного и праздного любопытства. Может быть, даже карту через него раздобудем.
Они пришли в столовую. Оник сделал еще одну попытку завязать отношения с поваром. Изобразив на лице улыбку, он проговорил в окошечко:
— Добрый вечер, господин шеф-повар!
Повар и на этот раз удостоил его таким взглядом, который мог приблизительно обозначать: «А я вот стукну тебя по башке половником!». Но Оник как будто не заметил этого и, получив свою порцию, деликатно откланялся.
За столом Великанов не удержался от подшучиваний над приятелем.
— Знает ли шеф-повар, что человек, раскланивающийся с ним, тоже повар? Ты дал бы ему понять. А то «доброе утро», «добрый вечер?». С ним разговаривает настоящий кашевар, а он даже ответом не удостаивает.
— Плюнул бы в эту раскормленную морду, а не здоровался? Но ведь он меня теперь запомнил. Придется здороваться каждый день.
— Все-таки я надеюсь на успех, — посмеивался и Гарник. — Когда железо шлифуют на станке, его предварительно поливают мыльной водой. Авось твои «приветствия» смягчат, наконец, шеф-быка!..
Товарищам доставляло удовольствие благодушно подшучивать над Оником, а он не обижался.
4
Каждый раз, направляясь в столовую, Гарник с Великановым посмеивались над Оником, который вынужден был улыбаться безмолвному чурбану в кухонном окошке.
Но однажды в воскресенье, после обычного приветствия Оника «гутен морген, герр шеф-повар», толстые носорожьи губы повара ощерились, обнажив ряд почернелых зубов.
— Эй! — гулко, как из бочки, крикнул он. — Поешь — не уходи.
Это было так неожиданно, что Оник уставился на шеф-повара, ничего не понимая.
Повар повторил свои слова, объясняя их жестами.
— Понял! — сказал Оник. — Покушать и ждать? Хорошо, хорошо!..
— Достукался! — мрачно сказал Великанов.
— А что такое? Я ведь ничего худого не сделал этому человеку. Я только здоровался с ним. За приветствия не наказывают. Верно, Гарник?
— Сегодня ты опять ему улыбнулся?
— Улыбнулся.
— Мы же советовали тебе не улыбаться? Ваня верно говорит: улыбка у тебя двусмысленная.
— Гляди! — неожиданно посерьезнел Гарник. — Шеф-бык вызвал полицейского. Неужели задумал что-нибудь плохое?
Великанов смотрел в сторону кухни:
— Да, они что-то замышляют. Отвернись, повар пальцем указывает на тебя. Вдруг они пронюхали о твоем побеге из чертковской тюрьмы?
— Или о твоем побеге из львовского лагеря? — усмехнулся Оник.
— Не шути! Оник, он тебя зовет…
Но повар звал не одного Оника. Скрюченным пальцем он манил к себе их всех.
Друзья подошли. Но повар, выпятив обвислый живот, продолжал оглядываться. Он поманил еще нескольких пленных и крикнул полицейскому:
— Веди!
— Куда вы нас посылаете? — встревожился Гарник.
— Не на расстрел! — прогудел шеф-повар. — Куда ведут, туда и идите.
Полицейский вывел всю группу из лагеря.
— Брат, — спросил Оник шагавшего рядом поляка Лещинского, с которым недавно познакомился, — может, ты что-нибудь знаешь?..