Пленных не брать!
Шрифт:
Я попытался перевернуться, что оказалось делом сложным, ибо у меня на животе покоилась голова Наташи, а на правом плече – Марины. Рядом дрых Дрозд с открытым ртом, а его Таня откатилась куда-то в сторону. Излишне говорить, что все были голые, как северные скалы. Осторожно стряхнув с себя девок, я посмотрел в окно. Светло. Или еще вчера, или уже сегодня, но уж не ночь ни в коем случае. Наверное, сегодня. В голове тарахтели маленькие барабанчики, и я почему-то с ужасом подумал, что зря не взял с собой гуманитарные гондоны. Ведь вчера кого-то даже
Нахватаюсь ведь заразы и подохну.
А и хрен с ним.
Я встал и принялся скакать на одной ноге между тел, надевая штаны. Разбуженный моими прыжками Дрозд – морда опухшая, всё хозяйство набок, изо рта слюни натекли – открыл один глаз и спросил:
– Что, утро уже?
– Давно.
– Фак твою муттер, мне ж на работу пора... – С этими словами он повернулся на правый бок, уткнувшись лицом в массивную грудь Тани, и немелодично захрапел.
Мне захотелось пнуть его в волосатую худую задницу, но я сдержался и пошел умываться.
Совмещенный санузел когда-то содержал в себе такие достижения прогресса, как унитаз и душ, но теперь они не работали. А то как же. Я поплескал в лицо холодной водой из ведра, отметил, что кто-то наблевал на пол, может, и я сам, с кем не случается, и вернулся в комнату.
– Доброе утро, маленький! – сказала хриплым голосом Наташа. Она сидела на кровати, прямо на голой панцирной сетке, и пила из носика заварочного чайника. – Хочешь?
– А что там у вас? – осведомился я.
– Липовый цвет.
Я хлебнул липовой заварки и поискал глазами, что бы такое съесть. Безрезультатно. В сковородке из-под жареной картошки валялся носок. Не мой, у меня не такие драные.
– Курить хочешь? – спросила Наташа.
– А есть?
– Вот. – Она протянула папиросу. Я сунул ее в рот и щелкнул одноразовой зажигалкой – всё из той же гуманитарки.
– Слушай, мне работа нужна, – сказала она, дождавшись, пока я затопчу бычок в консервную банку.
– А я-то что? Девочка, меня недавно выперли. Закрыли мою гуманитарку. Я сам безработный, как крыса.
– А Леша сказал...
– Леша несет сам не зная что. Для понта. Так что извини.
Она заплакала. Вроде бы нужно было ее как-то утешить, но у меня рука не поднималась. Так она и сидела голым задом на панцирной сетке и плакала, утираясь ладошкой. Хренотень всё это, спьяну. Бабе проще, баба известно чем заработает столько, что за год не проешь. Мужикам труднее.
Я побродил по комнате без особенной цели и решил, что пора сваливать. Попробовал растолкать Дрозда, но тот вполголоса послал меня, назвав почему-то Коляном, и я понял, что сегодня Дрозд на работу не придет. Выгонят ведь дебила, подумал я, но оделся и тихонько ушел, притворив за собой дверь. Наташа так и плакала на кровати, когда я уходил...
Внизу, у самого выхода из подъезда, толпились местные числом шестеро. Один, кажется, тот, что вчера на площадке маячил. Ждут ведь, падлы. И понять их можно: что еще делать, работать негде,
– Здоров, земеля, – сказал один, самый хлипкий. Старый прием, детский: сначала до тебя докапывается сопля, ты ему даешь подзатыльник, а большие ребята идут за него заступаться. И правильно, не трожь маленьких.
– И ты здоров, земеля, – в унисон ответил я.
– Чего к нашим девкам ходишь? Со вчера ждем. Цени интеллигентное обращение – дождались, пока от девок уйдешь.
– Мы тебя знаем, ты на Роторном живешь, – сказал второй.
Это уже хуже. Ладно, приходите, ребята, на Роторный, там разберемся.
– И что? Что у вас девки, купленные? Или важные детали от них отвалятся?
– А хоть бы и так. Некрасиво. Хотя бы бутылку выставил, мы ж культурно, всё понимаем. Девок-то нам не жалко.
Люблю культурный разговор, но вот эти морды не просто так здесь стоят. У меня в кармане есть какая-то мелочь, на бутылку им, может, и хватит... Хотя ни хрена.
– Ни хрена, ребята, – сказал я, прислоняясь спиной к стене. – Приходите к нам на Роторный, и мы вас не тронем. И девки у нас есть.
– Не хочет земеля с нами разговаривать, – заключил хлипкий.
Очевидно, это было сигналом к действию, потому что остальные стали подтягиваться ко мне. Чтобы не терять зря времени, я приложил хорошенько хлипкому и еще какому-то уродцу в солнцезащитных очках. Четверо остальных попытались взять меня в коробочку, но я не отрывался от стенки, чем весьма осложнил их задачу. Бойцы они оказались липовые и в основном мешали друг другу. Один, на свою беду, вытащил нож, но я его выбил, успел подхватить и хищно завертел лезвием в воздухе. Так я оттуда и вышел – пятясь и отмахиваясь ножом. Урла за мной не последовала – ссали против ножа. Дети, ой дети!
Возле памятника ходил давешний ара. Он, кажется, узнал меня и приветливо заулыбался.
– Эй, ара! – сказал я. – Курить продашь?
– Курит продам. Какой табе курит, папырос, сигарет?
– Сигарет. «Мальборо».
– Ай, дорогой сигарет!
Ара полез во внутренний карман пальто. Я здраво рассудил, что сигарет и впрямь дорогой, не стал рассусоливать и двинул ему в челюсть, а потом добавил ногой, когда он уже валялся на асфальте. Чемодана при нем не случилось, но вот из карманов я выгреб довольно много денег и несколько пачек разных сигарет, презервативов и жвачки.
Ара хрюкал, булькал кровью, ворочался, но встать не пытался и за ноги не хватал, видать, получал уже горячего. От парка ко мне бежали двое сородичей поверженного, но явно опаздывали. Или разумно не спешили. Я тоже, ничуть не торопясь, побросал презервативы наземь (за ненадобностью), повернулся и потрюхал к набережной с чувством восстановленного собственного достоинства.
2
У меня дома сидел дядя Хорек и читал подшивку «Собеседника» двадцатилетней давности. Вернее, не читал, а искал фотографии голых девок.