Плеск звездных морей (журн. вариант)
Шрифт:
Олив убирала со стола.
— Погоди, — сказал я. — Давай выпьем по стакану.
— Знаешь, Алексей, — она прямо посмотрела мне в глаза, — знаешь, я почему-то испугалась. Решила, что он прилетел за тобой… чтобы увезти на Землю.
— Ну что ты, Олив. Никогда я отсюда не уеду.
Шли годы.
Ничем не омраченные быстрые венерианские годы.
У нас подрастал сын. Мне доставляло огромное удовольствие возиться с малышом — крепким, ясноглазым, похожим на Олив. Я учил его плавать и обращаться с рацией и скафандром. В шесть лет (или четыре по земному счету) он уже бегло читал.
Иногда мы увозили его на плантации, и я с радостью, к которой, однако, примешивалась тревога, наблюдал, как Олив, тщательно отрегулировав давление в скафандре, на одну-две минуты снимала с Роберта гермошлем. Конечно, малыш не сознавал значительности этих минут, но вид у него тем не менее был торжественный. Он старательно дышал, выпучив глаза и выпрямившись, как натянутая струна. «Я могу еще!» — кричал он, когда Олив надевала шлем на его русую голову.
Отлучаться мне приходилось довольно часто. Началось проникновение в Страну Радости — так мы назвали мрачную, изборожденную глубокими карстовыми трещинами равнину, лежавшую к юго-востоку от гряды Вулканических гор. Мы считали ее перспективной: здесь была область стабильно пониженного атмосферного давления, — и я верил, что равнина оправдает в будущем свое название. Мы увлеченно исследовали эту страну, вечно затянутую белесым паром, рвущимся из разломов грунта, страну, в которой вечно грохотали электрические тайфуны. Мы брали с бою каждый квадратный метр. Устанавливали радиомаяки и мачты грозоотводов, перекидывали мосты через трещины. Много раз, когда налетали черные теплоны, нам приходилось бросать все и бежать к самолетам. Наши новые машины не боялись теплона, они научились выходить из него. И мы возвращались снова и снова.
В тот день я вылетел в Страну Радости с флотилией из двух десятков самолетов. Я шел на головной машине, держа курс по радиомаяку и поглядывая на просветы в клубящемся над равниной паре. Флотилия приземлилась в заданном районе. Спустив из люков транспортеры, мы выгрузили землеройные и мостовые автоматы, сеялки, аппараты связи и службы погоды, энергаторную установку — словом, технику проникновения.
Мы с отцом и двумя другими агротехниками осмотрели участки, где прошлый раз был высажен веноль — новая мутация венерианского кустарника, необычайно устойчивая, с мощной корневой системой и крупной лопатообразной листвой. Этот веноль был, можно сказать, делом жизни отца.
Теплон, пронесшийся на прошлой неделе, дотла выжег посевы. Но корни уцелели, они уже кое-где выбросили новые побеги — начинался слант. Мы разметили площадку, простиравшуюся до огромной трещины. Затем пошли землеройки, оставляя за собой глубокие борозды и вывороченный грунт. Следом двинулись сеялки, выбрасывая в борозды саженцы веноля.
Я постоял на краю трещины. Клубы пара валили из нее, но не беспрерывно, а толчками, более или менее равномерными. Наружные стереофонические микрофоны, вделанные в шлем, доносили до моего слуха глухое клокотание. Хотел бы я знать, что за адская фабрика работает в многокилометровой глубине этих разломов…
Донесся гул моторов. Вскользь я подумал, что это кто-нибудь из наших летчиков улетел в разведку, а может, прилетел самолет из Венерополиса, и снова погрузился в свои мысли.
Я знал, какие газы и в каком примерно объеме выбрасываются из разломов Страны Радости, и теперь мне пришло в голову… Никто не знал, как зарождаются черные теплоны. Существовали разные гипотезы, и все они в общем сводились к тому, что теплоны завариваются в чудовищном котле недоступной для человека экваториальной области. Может, так оно и было. Но какие есть основания считать, что процессы на экваторе обособлены и не имеют причинно-следственной связи с физико-химическими процессами в других областях планеты, хотя бы вот здесь, в Стране Радости? Масштаб, вероятно, иной, но в сущности… Надо бы заглянуть на дно разломов… разработать технику… Использовать энергию локальных теплонов…
Я вздрогнул оттого, что меня потрясли за плечо. Круто обернувшись, я увидел перед собой Леона Травинского — если только не обознался. Откуда бы ему взяться здесь, в дальних ундрелах? Но это был, несомненно, Леон. Губы его шевелились за пластиком шлема, и я услышал его напряженный голос:
— Улисс! Улисс, неужели ты меня не слышишь?
— Слышу, — ответил я растерянно.
— Уже десять минут, даже больше, как я увидел тебя, иду и кричу. Просто ору. У тебя была выключена рация?
— Нет…
— Так в чем же дело? Почему ты не отвечал?
Я и сам не знал, как могло получиться такое. Но я действительно не слышал его. Что это? Неужели и вправду возможно такое самоуглубление?… Я уже многое знал и о многом догадывался. Содружество примаров было не просто содружеством в обычном смысле этого слова. Радость одного — радость для всех, горе одного — общее горе, да, разумеется, и на Земле так, но такого определения содружества было бы недостаточно. Мне приходило в голову, что многих примаров в силу характера их работы объединяет… трудно это выразить на обычном интерлинге… ну, я бы сказал, некое психологическое поле. Некая общность, невозможная для Земли с пестротой ее населения и разнородностью интересов и устремлений. И не потому ли так развилась у примаров менто-система, не потому ли хуже стали иногда доходить до них… до нас обращения землян?
— Как ты сюда попал? — спросил я тихо.
— Целая эпопея! — воскликнул Леон. — Я прилетел на рейсовом и кинулся разыскивать тебя. В Дубове твоя сестра сказала, что в доме никого нет, что ты улетел в Страну Радости — кстати, замечательное название… Ну вот. Потом я целый день убеждал Рэя Тудора — правильно я выговариваю? — убеждал, что тебе срочно надо вылететь на Луну. Наконец он сжалился надо мною и дал самолет. И вот я здесь. — Леон огляделся. — Ох, и мрачная же страна, такой и во сне не увидишь… Твой отец проводил меня сюда.
— Погоди, — остановил я его. — Почему это я должен срочно лететь на Луну?
— Ты что же — не получил наших радиограмм?
— Нет.
— Странно. Странно, Улисс! Не могли же они не дойти… — Леон изумленно смотрел на меня. — А газеты? Газет ты тоже не читаешь?
— Нет, Леон. Я очень занят последнее время…
— Поразительно! — Леон всплеснул руками. — Больше трех месяцев газеты шумят, а он, видите ли…
— Ты можешь толком сказать, что случилось?
— Пришел сигнал с Сапиены, и он расшифрован как сигнал бедствия — вот что случилось! Принято решение послать к Сапиене «Борга».
— Борга?
— Ну, второй звездолет, он же назван именем Борга — неужели и этого не знаешь? Полным ходом идет подготовка, дорабатывают и регулируют в соответствии с последней радиограммой Борга хроноквантовый двигатель, там такое творится! Старт назначен на двадцатое августа.
— Двадцатое августа?
— Ах да, ты отвык от земного календаря… Если мы вылетим сегодня этим рейсом, то ты успеешь к старту.
— О каких радиограммах ты говорил?
— Когда решено было послать звездолет, сразу вспомнили о тебе. Кому, как не тебе, было возглавить экспедицию, Улисс? Правда, кое-кто говорил, что ты… ну, что ли, слишком отдалился за эти годы от космоплавания, что лучше тебя не тревожить… Но мы настояли, чтобы тебе послали приглашение стать во главе экспедиции. Как же ты не получил? Ничего не понимаю… Что же ты молчишь, Улисс?