Плисецкая. Стихия по имени Майя. Портрет на фоне эпохи
Шрифт:
«Я не боюсь сказать: не было еще такого апогея совершенства ни в кино, ни в драме, ни в балете. Поблагодарите исполнителей от всего 20-квартирного нашего дома» (Ф. Л. Болтаева, пос. Духовницкое, Саратовская обл.).
«Танец Плисецкой всегда выразителен, но в этом фильме она превзошла себя. Танец здесь идет как бы между строк, в подтексте, он и дополняет, обогащает, и подсвечивает сложившуюся ситуацию. Это ново, необычно. Но чрезвычайно интересно. Полозова – женщина-хищница, черная птица. Ей вполне удалось приемами сказать и выразить это. Сколько огненного темперамента, драматизма и чувства вложила М. Плисецкая в свой танец! (Г. Г. Напрохина, Москва).
«Плисецкая просто поражает своим талантом и красотой в этой вещи. Прекрасны ее драматические жесты, но в танце… Просто чудо! Сколько выдумки в ее обольщениях, так совершенны и оправданы движения. Спасибо за доставленное наслаждение» (актриса Московского камерного театра, пенсионерка 79 лет, Г. К., Москва).
«Я
«Плисецкая – порыв, Плисецкая – страсть, Плисецкая – новаторство, Плисецкая – буря чувств. И все – лишь мгновение, а сколько эмоций!» (Т. Давыдова, Тольятти).
С большим интересом фильм восприняли критики. И хотя Наталью Крымову нельзя считать совсем беспристрастной, она подметила главное, о чем и говорила Майе: «На самом деле именно юмор замечателен. Он в самой скрытости человеческих страстей: двое сидят и о чем-то разговаривают, как воспитанные дворяне, а на самом деле они хотят, хотят друг друга и больше ничего. Дальше вы (уже в танце!) показываете эти желания, их утоление, страсть и все, что с этими двумя людьми было, а они опять возвращаются в корсеты. Это все и грустно, и смешно. Люди возвращаются в условность, только что испытав нечто безусловное…» Это противоречие между внутренним и внешним, так ярко явленное в фильме, заметил известный балетовед Вадим Гаевский: «Она играет одно, а танцует другое. Играет обольщение слабохарактерного мечтателя-простака, а танцует мечту о герое. Играет холодный порок, а танцует порывы страсти. Играет супружескую измену, неверную жену, а танцует преданную подругу. Танцует в немыслимо смелом орнаментальном ключе: развевающиеся одежды, развевающиеся руки сплетают и расплетают роскошнейший пластический венок, венок пластических сонетов; это действительно фантазия красивейших рук, тончайшей, как у шахматного ферзя, талии, фантазия балеринской фигуры. А играет Плисецкая в замкнутой психологической манере». Когда я прочитала эти слова постановщику «роскошнейшего пластического венка», Валентин Елизарьев немного помолчал – вспоминая фильм, взвешивая сказанное, – и ответил: «Наблюдение Гаевского, по-моему, очень точное». Просто не все зрители смогли увидеть.
Единственное, что не понравилось в этом фильме Родиону Щедрину, была… прическа Майи Михайловны: «Эти советские парикмахерши ей сделали слишком большую голову. Где она с ее шеей, ушами, овалом? Знаете, любят наши нагородить. Вот если бы я там был, я бы их за руку, конечно, схватил». А сама Майя Михайловна была не очень довольна… Анатолием Эфросом. «Она любила его как режиссера, – объясняет Щедрин. – Мы видели несколько его постановок блистательных. Вообще ходили к нему в театр, видели много премьер. Когда Любимов уехал, и Эфрос поставил в театре на Таганке “Вишневый сад” – мне кажется, это шедевр, лучшая постановка “Вишневого сада”. Майя к нему очень хорошо относилась. И она от него ждала чего-то, знаете… Потом говорила его жене Наташе Крымовой: “Вот, Анатолий Васильевич совсем мало со мной работал, я хотела от него больше впитать”. Я думаю, что он просто испугался ее, понимаете». Наталья Крымова объясняла Плисецкой: «Вы не поняли, это означало полное доверие. Он мне говорил: это смешно, чтобы я с Плисецкой работал над ролью. Он относил вас к редкому ряду актеров, которые наделены абсолютным слухом – не только музыкальным, но музыкальным в первую очередь».
Как Эфрос верил Плисецкой, так сама Плисецкая поверила хореографу Валентину Елизарьеву: «Очень поверила, – говорит Щедрин и после небольшого раздумья добавляет: – Что с ней бывает в порядке абсолютного исключения. У нее всегда огромное недоверие к предлагаемому».
Валентин Елизарьев подтверждает: те замечательные творческие отношения, которые сложились у них тогда на съемочной площадке, продолжались всю жизнь:
– Она везде меня очень поддерживала, особенно в зарубежной прессе везде вспоминала мою фамилию.
– Это дорогого стоит.
– В Японии на последнем конкурсе, года за два до ее смерти, она была членом жюри. И вот как будто не прошло сорок или сколько лет со дня нашего сотрудничества – в идеальном состоянии отношения. Она меня называла Валечка.
Когда через год после «Фантазии», которая к тому времени из-за своей откровенной эротичности легла на полку, и повторного показа пришлось ждать долго, у Майи Михайловны спрашивали, в каких фильмах ей бы хотелось сниматься, она уверенно отвечала: «В фильмах, которые поставит Анатолий Эфрос. Я ему предложила шесть тем, а он, скорее всего, изберет седьмую. Но я знаю: работать с ним будет интересно». Что это были за темы, что за идеи? Наталья Крымова вспоминала об их последней встрече с Плисецкой: «Я спросила у нее: “Как с вами работал Анатолий Васильевич?” И услышала неожиданное: “Никак. Он вообще со мной не работал. Я на него в большой обиде. Я хотела сыграть у него Гедду Габлер и добилась на то разрешения. А когда добилась, от него услышала: “Мне неловко перед Чуриковой, я обещал ей эту роль”. Что это?! Я добивалась – при чем здесь Чурикова?! Нет, наши позиции расходились решительно… Он вообще считал, что в драме может играть только Яковлева, только Яковлева…” Вот и разберись тут. Я про Инну Чурикову вообще ничего в связи с “Геддой Габлер” не знаю, не слышала. И про то, что Толя собирался (якобы обещал!) Плисецкой роль Гедды, – тоже ничего не знаю, услышала первый раз. Где была обещана эта роль – в балете, на ТВ, в драме? Если в драме, то что в этот момент думал Толя о “деревянном голосе” (во время озвучивания «Фантазии» Эфрос говорил Крымовой, что у Плисецкой «деревянный» голос. – И. П.)? Если в балете, то кто должен был писать музыку? Щедрин? Но он никогда, ни единым звуком не заикался о таком замысле».
В ноябре 1976 года фильм «Фантазия» получил Гран-при международного фестиваля телефильмов «Злата Прага» в Чехословакии. Но на советском телеэкране вновь появился не скоро: «Я всегда знала: время – лучший судья. И действительно, когда “Фантазию” показывали лет через пять после премьеры, интерес к ней сохранился тот же, а отрицательных мнений и писем не было». Щедрин такую перемену в общественном мнении объясняет просто: «Люди не сразу все понимают. Знаете, они смотрят назад, а не вперед. А этот фильм – вперед».
«Фантазия» оказалась единственной большой ролью Майи Плисецкой, несмотря на то что и сама она мечтала о кинокарьере, и роли ей предлагали постоянно. «Если было бы что-то интересное, я бы обязательно согласилась. Но все, что мне предлагали, было очень скучно. А я мечтала о некоей мистической роли в духе Альфреда Хичкока». Щедрин объясняет: «Она человек была очень взыскательный к предложениям и всегда имела свои фантазии».
Один раз – только один! – она была близка к тому, чтобы снова появиться на экране в большой роли, в которой должно было быть все, что она так любила, – мистика и таинственность. В архиве Театрального музея имени Бахрушина хранится письмо от директора актерского агентства Union Talent Agency – он предлагает Плисецкой главную роль в экранизации «Пиковой дамы» и добавляет, что если Майя Михайловна будет заинтересована, то с ней согласуют и сценариста, и режиссера. Все понимали, что имя Плисецкой делает кассу и любой фильм с ней обречен на огромный интерес публики. А интерес – это проданные билеты, а проданные билеты – это успех. Потому что были уже 1990-е, и настоящим успехом стал считаться коммерческий. А Плисецкая всегда была «кассовой» артисткой. Сценарии «Пиковой дамы» Плисецкая честно читала: «Все скучные. И вдруг интересный. Я подумала, что что-то тут может получиться. Молодость графини, Сен-Жермен – это и есть Германн! Это все так закручено, зашифровано! Тут масса мистики. Можно сделать потрясающий фильм. Но режиссер пропал. А потом мне сказали, что он не может найти денег, значит, фильма не будет». Но идея с «Пиковой дамой» тогда еще не умерла.
В 2001 году в газете «Вечерняя Москва» читаю интервью с актером и режиссером Александром Куляминым, в котором он рассказывает именно об этом сюжете «Пиковой дамы». Но теперь это не просто фильм, а опера, и Плисецкая – внимание! – будет петь партию графини. Статья так и называлась: «Майя Плисецкая споет графиню в “Пиковой даме”». Германа (у Пушкина – Германн, это фамилия героя, а у Чайковского, который сам написал либретто к опере, – Герман) должен был петь Дмитрий Галузин, Елецкого – Дмитрий Хворостовский. Да, идея возникла несколько лет назад, но тогда на проект не было денег, а сейчас какие-то появились. Кулямин говорит, что Плисецкая разговаривала о возможностях финансирования с тогдашним министром культуры Михаилом Швыдким. «Вообще, весь этот проект задуман под Плисецкую. Потому что я вижу историю Пиковой дамы как историю самой красивой женщины века. Такая женщина – Майя Михайловна, – рассказывал Кулямин. – Герман удивительно чувствует притяжение Графини. Кстати, она ассоциирует его со своим возлюбленным – Сен-Жерменом. Поэтому их обоих будет у нас играть один актер. Графиня умирает не от страха перед наставленным пистолетом. Всю жизнь она ждала этой встречи. И он приходит. Она дождалась. Все! Ее миссия выполнена. Графиня уходит с ощущением счастья. Вот такая история. Вот почему Плисецкая». Но проект не состоялся: денег так и не нашли.
«Моя киношная карьера не состоялась», – печально констатировала несостоявшаяся «самая красивая женщина века». Или все-таки состоявшаяся?
Кармен. От мечты до памятника. Тореро
«Майя Михайловна знала, что я всегда увлекался испанскими танцами, и взяла меня на “Кармен-сюиту” сразу, – рассказывает Сергей Радченко, первый и почти двадцать лет единственный Тореро. – Конечно, я, молодой парень, мечтал станцевать Тореадора, и тем более с Майей. Она была очень воодушевлена постановкой Альберто Алонсо».