Плод воображения
Шрифт:
Первым делом парень обратился к девочке:
— Слушай, Лера…
— Я не Лера, — прогудела девочка в чашку.
Он раздраженно дернул головой:
— Ладно, кто ты сегодня?
— Меня зовут Никита.
— Ох ты ж ё-моё… Слушай, Никита, какого черта ты это сделала?
Ресницы невинно хлопнули — раз, другой, третий.
— Что сделала?
— Ты знаешь, о чем речь, не прикидывайся дурочкой!..
Дверь из соседней комнаты внезапно распахнулась и на пороге появилась очаровательная, на взгляд Нестора, особа лет шестнадцати, загорелая до цвета бронзы, с волосами прямыми, черными и длинными, как лошадиный
Не обращая на него никакого внимания, девица двинулась к Эмику, выставив перед собой указательный палец, на который было надето что-то вроде наперстка с металлическим когтем для игры на гитаре… а может, и для не столь невинной забавы. Теперь ее голос звучал глухо и угрожающе:
— Скажи мне честно, недоносок, я тебя когда-нибудь обламывала?
Парень прищурил один глаз и ухмыльнулся. Впрочем, и прежде его напускная строгость не могла бы обмануть даже младенца. Нестору стало ясно, что синеглазой красотке в этом доме позволено многое, если не всё. Да и маленькой Лере, кажется, тоже.
— Не видишь — у нас гости, — буркнул парень, скользнув по Нестору безразличным взглядом.
— Откуда он взялся? — спросила девица, по-прежнему игнорируя «гостя», которого весь этот спектакль начинал забавлять.
— Никита впустила.
— Какая еще, на хрен, Никита?.. — Тут до нее дошло, и она уставилась на девчонку. Несколько секунд они прожигали друг друга взглядами, затем последовал приговор:
— Дебильная мелочь. Пусть с тобой отец разбирается. Повернувшись, красотка как будто собралась удалиться к себе, но на пороге обернулась к Эмику. Ее тон был ледяным:
— Я не услышала ответа на свой вопрос.
Парень пожал плечами:
— Ну, не обламывала.
— В таком случае хотелось бы продолжить, а иначе, клянусь, когда ты попросишь помочь с твоими дурацкими фотографиями…
— Я понял, — перебил парень и поспешно вышел из дома. Дверь, ведущая в комнату синеглазки, с грохотом захлопнулась.
— Пойдем отсюда, — сказала девочка Нестору, а затем добавила громко, чтобы услышал не только он один:
— Надоел этот дебильный рок!
Они вышли в зной летнего дня, а спустя несколько секунд в спину им ударила звуковая волна «дебильного рока».
54. Розовский слышит шаги
Около одиннадцати вечера он услышал шаги в коридоре. Это были очень легкие шаги, но он читал в гробовой тишине, на фоне которой любой шорох обращал на себя внимание.
Чтение никогда не поглощало Розовского целиком; часть его сознания продолжала контролировать окружающий мир, и еще оставался мозговой ресурс, чтобы параллельно с читаемым текстом сочинять другой — критический. В этом он усматривал одно из свидетельств своей неординарности. Он был человеком, не поддающимся очарованию, не сотворяющим себе кумира, ничего не принимающим на веру — в общем, трезвым аналитиком, которого, к тому же, невозможно застать врасплох.
Его и сейчас не застали врасплох чужие шаги. После ночного визита лучезарной малолетки он запирал дверь номера изнутри, а когда обнаружил внедорожник исчезнувшего шефа службы безопасности, принял
Он не собирался стрелять в беззащитного ребенка, но он мог запросто выстрелить в того, кто, например, замочил Бульдога, даже не испачкав салон «ленд ровера». Или в ту, которая, мать ее, возможно, вела двойную игру… Да, выстрелить, — выяснив предварительно, зачем она явилась без приглашения.
Шелестящие шаги приближались. Он определил это не столько на слух, сколько при помощи чутья, обострившегося за минувшие сутки до прямо-таки звериного уровня. Ему казалось, что он мог бы с точностью до десятка сантиметров указать на стене то место, где за ней в данную секунду находился гость.
Розовский отложил книжку Сатпрема в сторону и выключил настольную лампу. Затем уменьшил до минимума свечение монитора, сложив ноутбук. Таким образом он перестал чувствовать себя мишенью и сделался почти неразличимым в наступившей темноте. А дверной проем — вот он, прямо перед ним, обведен серым контуром. С трех метров не промахнешься. Розовский выбрал позицию, максимально удобную хоть для стрельбы, хоть для бегства. Он также заранее позаботился о том, чтобы его не было видно из окна. Кто-нибудь другой, вероятно, счел бы подобные приготовления проявлением паранойи, но Розовский спросил себя, что сказал бы по этому поводу Бульдог, если бы мог давать советы с того света. И все прочие вопросы отпали сами собой.
Гость остановился за дверью номера. До этого Розовский удивлялся, что слышит шаги, а теперь ему казалось, что он даже различает чужое дыхание, — впрочем, тут помехой уже становилось собственное. Он понял, что с этой ночи, если он ее переживет, тишина для него никогда и нигде не будет полной. Он мог задержать дыхание, но как остановишь сердце, если ты не йог, и как избавиться от остаточного шума мыслей в голове, если ты не Шри Ауробиндо?..
Пока гость двигался, легко было представить, что это девчонка, — с учетом босых ног, малого веса и коврового покрытия на полу в коридоре. Но сейчас без труда верилось, что гостем мог быть и взрослый мужчина в обуви на упругой подошве, а женщина — тем более.
Розовский ждал, затаив дыхание и поглаживая «глок» указательным пальцем. Только бы ублюдок был один, с одним он справится, обойма почти полная. С двумя-тремя — смотря насколько точно будет стрелять. На пятерых может не хватить патронов. Что касается мордобоя, тут Розовский не питал на свой счет иллюзий — даже при раскладе один на один. Поэтому «глок» появился до такой степени кстати, что в этом можно было заподозрить либо чью-то помощь (штуку, по его мнению, маловероятную), либо провокацию. Ничего, скоро он узнает — ждать осталось недолго…
Ручка двери повернулась с неожиданно громким щелчком. Розовский вздрогнул. Струйка холодного пота сбежала за воротник. Теперь он почувствовал, до какой степени напряжены его нервы. Возможно, гость и не подкрадывался вовсе; Розовский замечал за некоторыми людьми раздражающую привычку ходить очень тихо — например, за своей бывшей женой, с которой расстался именно потому, что однажды она очень тихо вернулась домой…
При мысли о благоверной он ухмыльнулся. Как хорошо, что он вовремя избавился от этой дуры; Машке она и в подметки не годилась — ни как женщина, ни как боевая подруга. Тут Розовский нисколько не сгущал краски — то, что творилось в медиапространстве, было не иначе чем информационной войной на уничтожение.