Плоды зимы
Шрифт:
Отец замолчал. Он говорил громко, и младенец с любопытством глядел на него.
— Господи, — огорчился старик. — Я его напугал.
— Нет, нет, он просто вас слушает.
— Надо бы его покормить.
— Нет. Он целую бутылочку молока высосал. Сейчас отнесу его в коляску, и он уснет.
Франсуаза вышла в сад и тут же вернулась. Отец даже не пошевелился. Ему еще много надо было сказать, и он чувствовал, что должен говорить. Невестка объяснила, что едет в Сен-Клод и остановилась в Лон-ле-Сонье лишь на несколько часов,
— Надо сказать Жюльену…
Голос у него прервался. Слова душили его, но не шли с языка.
— Надо ему приехать повидаться со мной, — продолжал старик. — Надо… Это очень важно… Я не могу вам всего объяснить, но ему надо приехать… Не следовало бы мне делать того, что я сделал… Это и для него важно… Для него и для вас. — Отец с трудом выдавливал из себя слова, которые его мучили. — Вы поняли меня? — спросил он.
— Жюльен приедет. Он непременно приедет, как только будет поменьше работы.
— Ну, а в воскресенье… Ведь он мог бы приехать в воскресенье?
Франсуаза опустила глаза. Казалось, она не знала, что ответить. Когда она подняла глаза, они блестели как-то по-особенному. Она принялась торопливо объяснять:
— Видите, когда родился маленький, мне пришлось оставить службу. Жюльен тоже не хочет доверять малыша посторонним… Денег нам не хватает, и поэтому по воскресеньям Жюльен работает в кондитерской.
— Ну что ж, дело хорошее. Может, он еще надумает и вернется к своей прежней профессии. Она наверняка лучше оплачивается, чем его работа декоратора. А потом, всегда есть шанс завести собственное дело.
Франсуаза только пожала плечами, и отец понял, что у сына совсем другие планы. И все же он не мог удержаться и прибавил:
— Если бы вы переехали сюда…
Старик не закончил фразы.
В полутемной кухне было прохладно и спокойно. После кончины матери здесь не произошло никаких перемен, и все же он тут один. Он это все время чувствовал. Эта мысль не оставляла его ни на миг. Вот приехала Франсуаза, но она скоро уедет и увезет с собой внука, и внука он уже больше никогда не увидит.
В их маленьком доме ничего не переменилось, но стоит поднять штору на двери и шагнуть за порог, как глазам предстанет строительная площадка. Бетонные стены, из которых, точно копья, торчат железные прутья арматуры. Бетон пожрал сад и убил деревья.
— Вы даже представить себе не можете, что я из-за них терплю!
Отец произнес эти слова, даже сам того не сознавая. Вероятно, просто потому, что в своем одиночестве весь день твердил их про себя.
Он встал, вошел в чулан и сразу же вышел оттуда, держа в руках кастрюлю.
— Вот понюхайте, — сказал он, поднимая крышку.
— Это надо выбросить, все испортилось.
— Конечно, выброшу. Но это варево они мне вчера принесли.
— Но ведь они обязались…
Жестом руки отец остановил Франсуазу.
— Да что теперь говорить? Незачем!
Он поставил кастрюлю в чулан и снова сел на свое обычное место. Прошла минута. Отец и Франсуаза молча смотрели друг на друга; боясь расплакаться, старик усилием воли взял себя в руки. Суровым тоном он прибавил:
— Да что теперь говорить. Я сам себя на это обрек. Сам и выпутываться должен… Спасибо еще, у меня хорошие соседи… Вы зайдите повидайте госпожу Робен… Она вам расскажет… Она вам все расскажет, что я из-за них терплю…
Он отвернулся и стал смотреть на погасшую топку… Глаза его снова наполнились слезами. Дрожащим голосом он повторил:
— Надо сказать Жюльену… Надо сказать Жюльену, что…
Старик замолчал. Снизу донесся плач ребенка, и Франсуаза кинулась к нему. Отец помешкал с минуту, потом пошел следом за нею. Она взяла ребенка на руки и вытерла две крупные слезинки, катившиеся по круглым щечкам. Младенец уже не плакал.
— Что с ним? — спросил отец.
— Ничего. Верно, наскучило лежать одному. А может, зубки режутся. Но, знаете, вообще-то он почти не плачет.
Увидев деда, ребенок улыбнулся и пошевелил ручонкой.
— Господи, как ему было бы хорошо тут в саду… Там, в том конце, еще совсем спокойно, а уж воздух куда лучше городского.
С минуту он молча смотрел на внука, потом прибавил задумчиво, почти торжественно:
— Милый ты мой… Как знать, что его ждет? Разве мир теперь похож на прежний? На днях Робен рассказывал мне о бомбе, которую сбросили на Японию. Я понимаю, войне конец… Но что с того?.. Я-то уж свой век отжил. И как посмотришь на все это безумие, даже не так уж жалко уходить.
— Надо надеяться, что эта война — последняя. Иначе не стоило…
— Милая вы моя, — вздохнул отец, — нам это уже в восемнадцатом году говорили. А вот видите…
Франсуаза усадила малыша в коляску.
— Пойдемте в конец сада, — предложил отец. — Я там всегда сижу… Там хоть спокойно.
Молодая женщина покатила коляску по центральной дорожке, поросшей травою. Трава мешала, и Франсуаза, приподняв передние колеса, повернула коляску. Тянуть ее за собой было легче, чем толкать сзади.
— Если бы моя бедная жена видела, во что превратили сад… Господи, да она бы своим глазам не поверила… Нарвать вам букет на дорогу? Только цветы с того времени, что она была жива, и остались.
— Да нет, не стоит, они по дороге завянут, к тому же у меня малыш на руках. Но букет, пожалуй, все-таки соберу. По дороге загляну на кладбище… Думаю, хорошо бы отнести ей цветы из ее сада.
— Ну конечно, она была бы счастлива… Конечно… Ведь мне уже туда не добраться, сил не хватает.
Они подошли к тому месту, где стоял стул отца.