Плохая мать
Шрифт:
На стол с глухим стуком опускается стеклянная кружка. Латте в исполнении моего мужа идеален. Три полосы, равные по высоте: бежевая — молоко, тёмная — кофе, белая — воздушная пена. Рядом Олег великодушно кладёт конфету — шоколадную, в синей блестящей обёртке. Такие не получается развернуть бесшумно — и это первое, о чём я думаю. А второе — сегодня можно, мне разрешили, не будет укоризненных взглядов и привычных нотаций.
Не важно, с чего начинается ссора, но каждая заканчивается одинаково — подачкой, и я заранее знаю, чего
— Ну, что с тобой такое?
Олег включает режим любящего мужа и пытается притянуть меня в объятия, но какой в этих объятиях смысл, если в течение двух часов меня безжалостно смешивали с грязью?
А главное, в чём я провинилась? Какое ужасное преступление совершила? Позволила себе немыслимое, неслыханное — закрылась в кухне и целый вечер занималась любимым делом.
Я не хочу. Упираюсь ладонями ему в грудь. Идеальный скульптурный торс, вылепленный упорными тренировками, сегодня противен. И эти рельефные руки, которые когда-то сводили меня с ума, и эта лёгкая небритость, ещё вчера казавшаяся мужественной — всё, всё вызывает отвращение.
Мне нужно, жизненно необходимо остаться одной. Не слышать его, не видеть.
— Тихо, тихо, — Олег прижимает меня к себе, гладит по волосам. Что ему, бывшему спортсмену, сломить чужое сопротивление? — Давай забудем. Ничего страшного не случилось. Я люблю тебя.
Неправда!
Не станет любящий человек искать болевые точки и с наслаждением, с садистским удовольствием на них давить.
Но спорить сил нет. Я сдуваюсь, словно воздушный шарик, и падаю в апатию без всяких таблеток.
И мне хочется верить.
Господи, как же хочется верить! Вопреки злости и здравому смыслу. Закрывая глаза на очевидную ложь.
Какая женщина не мечтает быть любимой?
Глава 2
Иногда кажется, что всё в порядке и проблемы надуманы.
Я просыпаюсь от запаха кофе и шоколадных панкейков, приготовленных мужем на завтрак. Дверь в кухню открыта, сегодня это совершенно другая комната: сквозь рулонные шторы льётся солнечный свет и расчерчивает стену ровными горизонтальными полосами. Гудит вытяжка. Шипит масло на сковороде. Олег улыбается и киношным жестом переворачивает блинчики на лету.
Ваня совмещает завтрак с чтением сказки, и со стыдом я понимаю, что ни дня, ни минуты не занималась его подготовкой к школе. Читать по слогам, держать ручку — всему его научил отец.
Так может быть, Олег прав: я витаю в облаках и однажды обнаружу себя у разбитого корыта, всеми брошенной? Не пора ли, как он говорит, опомниться, перестать тратить время на пустяки?
Я треплю Ваню по голове — равнодушный, механический жест, и передо мной на стол опускается тарелка с ароматными блинчиками.
— Я хочу, чтобы мы больше времени проводили вместе, — говорит Олег, сжимая лопатку с остатками присохшего теста. Красавец. Примерный семьянин. Мечта любой женщины. — Муж с женой не должны
И мы не зашиваемся. Слушаем за завтраком детские песни, а потом всей семьёй строим в гостиной на ковре город из конструктора — это в равной мере и идиллично, и нудно.
Ваня ползает на коленях, радостно рассказывая, зачем в его лего-мире нужна та или иная башня, кто будет жить в том цветном доме с красной, почти настоящей крышей.
— Мамочка, а ты строй дорогу.
Я смотрю на деталь конструктора в руке и падаю в воспоминания, как человек, оступившийся на ровном месте.
Четвёртый курс университета. Мы идём пять остановок пешком, потому что Олег любит движение, а мне надо поддерживать форму — не дай бог поправиться на килограмм: любимый заметит и станет щипать за ненавистные складки. Вроде в шутку, но для шутки слишком болезненно.
Мы идём. Солнце светит, но улицы серые, даже редкие жёлтые дома вдоль обочины словно в пыли.
— Давай заведём ребёнка, — говорит Олег, и у меня начинает дёргаться веко. За последний год эту фразу я слышу чаще, чем своё имя.
— Я не готова. Почему я не могу родить в двадцать семь? Это что, так поздно?
Воздух сжимается. Дома вокруг становятся ещё более грязными. Что если сейчас я развернусь и побегу изо всех сил?
— Зная тебя, ты никогда не будешь готова. А я хочу быть молодым отцом. Понимаешь? Молодым! Играть с ребёнком, когда тебе сорок, не так интересно как до тридцати.
Веко дёргается, я накрываю глаз ладонью. Представляю, как бетонная плитка под ногами вдруг идёт трещинами, и я падаю в благословенную темноту. Воображаю это так ясно, так отчётливо, что начинаю верить в свои фантазии. И не понятно, почему дорога под ногами до сих пор твёрдая. Хочется попрыгать на месте, провалиться наконец-то сквозь землю. Любым способом — каким угодно!— избежать надоевшего разговора.
— Дай мне хотя бы спокойно закончить универ.
Брать академический отпуск — сомнительная затея. Вряд ли найдётся кто-то, пожелающий возразить, но у Олега, похоже, другое мнение. Он хмурится, молчит, а потом выдаёт:
— Если не родишь после сдачи диплома, я с тобой разведусь.
Не верю. Не верю, но…
И разве плохо, когда мужчина хочет стать отцом?
Олег был прав: мне двадцать девять, нашему сыну шесть, и я по-прежнему не готова к материнству.