Плохая война
Шрифт:
Волков про войну никогда не забывал, попробуй про нее забудь, она так про себя напомнит, что тошно станет. Вот он и помнил. Роху отправил в Ланн, к кузнецу за мушкетами. Очень кавалер надеялся, что тот сделал хотя бы полсотни штук. К тому же велено было Рохе купить пороха и ядер для кулеврин и полукартауны. Пули и картечь, как и весь свинец, тут, в Малене, были дешевы, а вот ядра и порох в Ланне продавали заметно выгоднее. Вот Роха с капитаном Пруффом, что был уже в Ланне, и должны были всего нужного для пушечного боя привезти.
Сам же Волков другим днем, ранним утром, еще
И все бы ничего, но, когда форт был осмотрен, сержант заговорил:
– Господин, людишки мои форт поставили, как вы и распорядились.
– Ну и? – отвечал Волков, чувствуя, что дальше разговор будет неприятен для него.
– От дел люди были оторваны, свои дела побросали, без праздников и выходных ради вас старались, – продолжал Жанзуан.
– Что ж они хотят?
– Серебра, господин, хоть немного серебра. Не зря же люди тут старались, почитай, без малого месяц.
– Немного? Немного – это сколько? – Настроение у кавалера становилось хуже.
– Просят хоть по три монеты.
«По три монеты! По три монеты на брата. А тут их тридцать человек вместе с сержантом и корпоралом. Сто монет вынь им да положь!»
Ему подарили десять дублонов в маленькой серебряной шкатулке, так вот два из них нужно было отдать этим мерзавцам. Форт, конечно, стоял, но два великолепных дублона… Кавалер вздыхал и молчал.
– Думаю, такая плата будет справедливой, – заявил Жанзуан, видя, что Волков не отвечает.
– Дам по два талера на человека, – наконец, ответил кавалер. – Тебе дам четыре, больше не проси, больше нет у меня, я на порох и ядра с мушкетами сегодня две сотни отдал. А впереди весна, скоро эти, – он кивнул в сторону реки, – снова затеют дело.
– Ну, два так два, – согласился Жанзуан без особой радости. – А еще людишки просят разрешение на тот берег наведаться.
– К чему это? – насторожился Волков.
– Бабы надобны, – отвечал сержант. – Без баб тут тоска, вон кругом дикость какая, а мы домишки поставили бы, попа позвали бы для венчания.
– Нет, – сразу и строго отвечал кавалер. – Не думайте даже, потерпите до лета, сами к нам сунутся, мы им врежем и уже потом на их берег сходим, тогда и возьмете себе баб каких захотите, самых красивых и молодых возьмете.
Он осмотрелся. Да, тут и вправду было дико: холодная река, сгнившие лачуги на берегу, заросли кустов. Холодно, мрачно. Но все равно.
– Нет, не злите горца раньше времени. А пару девок я вам пришлю на пару дней, за свой счет пришлю, и пива пришлю черного целую бочку, и пару свиней.
– Что ж, так и скажу людям, – отвечал ему
Ничего, потерпят до лета. Они солдаты, им не впервой.
Верил ли Волков сам в свои слова о том, что опять врежет горцам? Кавалер не знал. Но вот солдаты и ротмистр Рене, что стояли рядом, должны были верить. Вот он и говорил об этом с такой уверенностью.
… От реки и форта Волков поехал не домой, а к амбарам, там проживали его офицеры. В частности, ротмистр Рене с Терезой. Вот к ней-то кавалер и собирался с радостной, а может, и не очень вестью.
Сестра была ему рада. Жили они с Рене совсем небогато, дом их немногим отличался от дома простого крепостного мужика, который стоял рядом, – того самого мужика с женой, что Волков, помимо земли, дал сестре в приданое. Но все равно, даже назло бедности сестра казалась счастливой, может, потому что была беременной, а может, потому что брат пришел. Она стала спешно собирать на стол, а он уселся к очагу, вытянул по привычке больную ногу и звал к себе племянниц. Ротмистр достал какое-то крепкое вино в кувшине, стал разливать его, а кавалер, во все времена прежде больше привечавший младшую племянницу, на сей раз стал обнимать и гладить по голове старшую. Этим много удивлял и ее, и ротмистра, и сестру.
– Что вы, дядя? – удивленно спрашивала девочка, которая до сих пор не удостаивалась таких его ласк. – Хотите, наверное, знать, как учусь я? Так я хорошо учусь.
– Да, – не без гордости говорила мать. – Брат Ипполит ее нахваливает. Читает она уже бегло и пишет почти чисто. И в языке пращуров уже многое знает. Писание нам по вечерам читает даже.
– То хорошо, – говорил Волков, – то хорошо. – Тянуть он больше с этим делом не хотел и поэтому сказал больше сестре, чем племяннице, но обращаясь при этом к девочке: – Урсула Видль, пришло время вам готовиться к замужеству.
– Что?! – воскликнула его сестра. Она даже руками закрыла себе рот, чтобы не закричать.
– Да, вопрос сей уже решен.
– Ну что ж, – с удивительным спокойствием произнесла девочка, – раз вопрос решен, так, значит, буду готовиться.
– Она же мала еще совсем! – кричала ее мать голосом, полным слез. – Куда же ее замуж?
– Кровь у нее была? – сухо спросил Волков, и сам прекрасно зная о том.
– Была, еще летом была, – отвечала ему сестра, вытирая слезы.
– Значит, уже не мала. И прекратите рыдать, сестра, не за мужика ее отдаем. Будет с серебра до конца дней своих есть.
– И кто же жених? – спросил ротмистр Рене, который, кажется, не слыхал о свадьбе, хоть и был в городе на пирах. Сейчас он вид имел удивленный и растерянный.
– Один из Фейлингов, – отвечал Волков, – третий сын главы дома. Не помню, как его зовут. Вы же знаете Фейлингов, двое братьев состоят при мне.
– О! Это богатая фамилия. Эти два брата привели с собой четырех конных послуживцев, – уважительно говорил ротмистр.
Но сестру это, кажется, не успокаивало, она рыдала, прижимая руки ко рту, но не решалась приблизиться к дочери, которую все еще обнимал дядя. А вот девочка была на удивление спокойна и рассудительна.