Плохая война
Шрифт:
– Значит, господа, – взял на себя смелость господин бургомистр, – ни у вас, кавалер, ни у вас, господин Кёршнер, нет возражений насчет сближения ваших домов?
– Нет, – без лишних слов и ненужных вежливостей произнес Волков. – Сдается мне, что чести в доме господина Кёршнера будет больше, чем в доме некоего Фейлинга, который даже не соизволил произнести отказ мне в лицо, а предпочел трусливо отмолчаться.
Кажется, эта фраза была немного груба и могла бы задеть Кёршнера, но нет, наоборот, большие щеки его покраснели,
– Ах, господин рыцарь, вы первый, кто мой дом по чести поставил выше, чем знатный дом Фейлингов.
– Коли будет угодно Господу, так свадьба состоится, и вы будете сидеть подле меня, – говорил Волков, – а ваша жена будет сидеть подле моей жены.
– Как вам известно, господин Кёршнер, – вставил бургомистр, – жена кавалера – урожденная фон Мален, дочь графа Малена.
– Да-да, мне это известно, – кивал Кёршнер. – Для моей жены то будет честь.
– И я буду на той свадьбе, – заверил епископ. – Думаю, что и бургомистр будет.
– Ну разумеется, – подтвердил бургомистр.
– А Фейлингов на свадьбу я звать не разрешу, – продолжал кавалер. – В тех бесчестных людях нужды я не вижу.
Кажется, у толстяка-богатея от счастья стала кружиться голова.
– Сегодня же сообщу второму, неженатому, моему сыну Людвигу, что невеста ему найдена, чтобы собирался к ней ехать с подарками.
Волков сам взял кувшин, не дожидаясь лакеев, налил вина и себе, и ему, встал и сказал:
– Бог всегда, во всех битвах был ко мне милостив, надеюсь, он не допустит никаких препятствий к этому браку. Выпьем же за то, друг мой.
Трясущейся пухлой рукой господин Кёршнер брал свой кубок, вставал и пил вино до дна вместе с кавалером. А епископ и бургомистр им хлопали в ладоши.
Волков выпил и сел на свой стул, и Кёршнер сел, он так растрогался, что ему пришлось вытирать глаза салфеткой. Но святой отец вернул его к разговору, он поднял палец к небу и сказал толстяку:
– Сын мой, а известно ли вам, что господин кавалер ведет тяжкую войну с горными дикарями и безбожниками во славу матери церкви?
– Конечно, – отвечал тот. – Разве про то может кто-то не знать в наших краях?.. Мало того, слава о победах кавалера идет далеко за пределы нашей земли, мои торговые партнеры мне о том пишут.
– Ну а раз так, вы должны понимать, что война – дело накладное и кавалер весьма ограничен в средствах и много серебра на свадьбу дать не сможет.
Сначала Волков не понимал, куда клонит старый поп, но теперь был очень благодарен ему. Очень.
– Конечно, конечно, понимаю, – сразу оживился богач. – Я так и вовсе думаю просить господина кавалера не утруждаться, я с радостью готов все расходы по свадьбе взять на себя и думаю дать… – Он на мгновение задумался. – Думаю дать десять тысяч.
Ни Волков, ни бургомистр, ни епископ в эти слова сразу не поверили,
– Десять тысяч талеров чеканки Ребенрее?
– Конечно, – сообщил господин Кёршнер. – Хочу, чтобы свадьба моего сына запомнилась. Надеюсь, святой отец, обряд будете проводить вы лично.
– Разумеется, сын мой, разумеется, – заверил его епископ.
«Десять тысяч талеров? Да что это будет за свадьба? На десять тысяч монет можно провести не свадьбу, а следующую летнюю кампанию против горцев, и после этого, может, деньги еще даже и останутся. Что же он собирается с ними делать, пригоршнями в голытьбу швырять?»
Волков снова взял кувшин и снова налил вина себе и Кёршнеру, потом встал и сказал:
– Друг мой – надеюсь, отныне я могу так называть вас, учитывая, что вы вошли в мое непростое положение, – протягиваю вам свою руку, отныне можете рассчитывать на меня и мой меч. Выпьем.
Одной рукой хватая кубок, другой – руку Волкова, Кёршнер встал из кресла. По щекам толстяка текли слезы.
– Ах, как это хорошо, как хорошо! – бормотал он. – Ваша дружба для меня – великая честь. Великая.
Когда он ушел и Волков остался с епископом и бургомистром, кавалер возьми да и скажи:
– Со этой свадьбой, кажется, все складывается лучше, чем с предыдущей, может, дело и до венца дойдет. Но вот как город собирается загладить оскорбление, что было нанесено мне?
Бургомистр сразу насупился.
– То предложение было ошибкой. Мы и думать не могли, что герцог будет столь резок по сему поводу.
– Вы не подумали, а из меня на все графство посмешище сделали. Уж молодой граф от души посмеялся над моим конфузом, и горцы тоже, думаю, позубоскалили. А мне непривычна роль посмешища.
– Ни секунды в том не сомневаюсь, но что же вы хотите в сатисфакцию за сие недоразумение? – нехотя спросил господин Виллегунд.
– Мне нужна дорога, – сразу отвечал кавалер, – от Малена хоть до границ моего удела.
– Об этом уже говорилось, и не раз, – покачал головой бургомистр. – Совсем недавно купцы и торговцы железом и свинцом уже заводили речь про нее, просили город разделить с ними траты, но совет отказал. Совет не даст денег на эту дорогу.
– Отчего же? – помрачнев, спросил кавалер.
– Глушь, дичь, безлюдье, – говорил бургомистр.
Но Волков чувствовал, что не безлюдье – главная причина.
– От моей пристани, от моих амбаров дорога до города в три раза короче, чем от Хоккенхайма. Неужто совет не знает о том?
Бургомистр помолчал немного и потом сказал:
– Господа из совета не желают в одно прекрасное утро увидеть, как по хорошей дороге с юга к ним идут колонны горцев.
А вот это уже было похоже на правду. Да, конечно, горожане прекрасно помнят, как горцы стояли под их стенами. Дважды стояли, между прочим.