Плохие девочки не плачут. Книга 2
Шрифт:
Не могу поверить. Просто не верится и все. Почему он сразу президенту не позвонил? Как за одну ночь все это успели? Впрочем, не такая уж большая партия героина захвачена, повесят все нужные дела на беднягу Доктора, собственные косяки прикроют, а бедняга этот далеко не агнец небесный. Его жалеть не стоит, но Дана… что будет с Даной? Хочу поискать информацию, однако фон Вейганд забирает ноутбук, кладет на подставку, нажимает волшебную кнопку, и стена снова становится гладкой. Не осмеливаюсь возразить.
Глава 6.2
— Я надеюсь, мы выясним всё раз и навсегда, —
Решаюсь на прямой разговор. Сейчас или никогда. Стараюсь звучать спокойно.
— Послушай, я не понимаю, зачем ты это делаешь. Ты можешь поиметь любую. Зачем тебе я? Из принципа? Ты хотел показать мне мое место, я урок усвоила. Мы поиграли, все довольны… Тебе ведь не пришлось тратить деньги. Ты поговорил, и все уладилось. Ты же не истратил ни копейки, ни цента. Зато получил замечательный вечер… Но зачем бросаться в крайности? Тебе же надоест. Что со мной можно сделать, кроме того, что ты уже сделал… Отверстия, прямо скажем, стандартные, а особыми талантами в этой области не блещу. У меня мало практики… Если тебе так интересно, то давай разберись с моим задом. Вот прямо сейчас. Хочешь — избей. Только давай сразу договоримся, что потом ты отпустишь меня домой. Сколько ты хочешь? Неделю? Я думаю, за неделю тебе успеет надоесть… Зачем портить впечатления? Я устала, не стану сопротивляться… давай, договоримся по-хорошему. Пожалуйста.
Когда фон Вейганд поднимается, инстинктивно затихаю и пытаюсь слиться с креслом. Он обходит меня, становится сзади, наклоняется. Пальцы исследуют горло, губы шепчут:
— Очень убедительно. У тебя в роду не было евреев? — слегка прикусывает ушко и сладко обещает: — Надо проверить.
Разум бил тревогу, подсказывая: я вольна трепаться о чем угодно и как угодно красноречиво. Пофиг. Старая фантазия о подвале и начищенных до блеска сапогах больше не возбуждала. Многие мечты больше не кажутся классными, когда сбываются в реале. Не мои, во всяком случае.
— Я не благотворительная организация, — продолжает фон Вейганд. — Соглашусь, фактически я ничего не потратил, но тот единственный звонок стоил тебе пятьсот тысяч долларов. Я готов принять данную сумму в качестве компенсации, если настаиваешь.
Устаю бояться. Спонтанно взрываюсь праведным гневом:
— У меня нет этих гребаных денег! Если бы были, я бы лучше умерла, чем пришла просить у тебя… Хорошо, давай, найдем компромисс. Неделя? Месяц? Я должна знать условия, мы ничего не обсудили… и… блин, это просто идиотизм… ты поговорил по телефону, а я…
Он спокоен как мэр моего города, избираемый четвертый раз кряду бессменным составом фальсификаторов.
— Условий нет. Ты будешь делать все, что я захочу. Срок? Пока мне не надоест, — его дыхание распаляет чувства, которые не удается подавить раздражением, опасные и губительные эмоции. — Моя шлюха.
Последнее слово хуже пощечины. Мое лицо горит, тело, будто обдало кипятком. Но это не только бессильная и тупая ярость, это глубже, задано иным вектором.
— Выпусти меня из этой комнаты! Дай мне выйти, — отодвигаюсь, но не решаюсь встать, боюсь, ноги не послушаются.
— Комнаты?
Он нажимает другую кнопку на серебристой панели. В глаза ударяет свет.
— Можешь начинать выходить. Через окно.
Поворачиваюсь, замечаю необычной формы окошко. Но его раньше не было. Готова присягнуть на…
Охренеть.
Моргаю для верности. Однако глюки не отпускают, и я вынуждена капитулировать. Это не глюки, это хренова жестокая реальность.
Облака, небесная синева, а чуть ниже я различаю автомагистрали, дома, побережье, море… да все подряд.
Это нифига не комната. Это гребаный салон самолета!
Я и подумать не могла, что самолет внутри может так выглядеть. Откуда простой смертной знать? Возможно, здесь стены платиной отделаны, и золотой унитаз рубинами инкрустирован. Я ж в этом ни бум-бум.
Где родная таможня? Паспортный контроль? Выходит, мы круче президента?
Я открывала и закрывала рот, совсем как та рыбка в аквариуме, тщетно пытаясь переварить информацию.
— Жаль, ты пропустила Барселону, — невзначай обронил фон Вейганд. — Сейчас мы летим в Бангкок.
— Что? — пораженно шепчу я.
Смотрю в иллюминатор, потом — на своего тюремщика, снова вниз и обратно. В моей голове не укладывается ничегошеньки.
— Ты была без сознания почти сутки, — услужливо поясняет фон Вейганд. — Я знал, ты попробуешь бежать. Я надеялся, ты не настолько дура, но мои надежды не оправдались.
Почти сутки! Топор врезается в мой задеревенелый мозг.
Почти сутки мои близкие понятия не имеют, что со мной происходит. За это время мама успеет сойти с ума, поднять на ноги милицию, МЧС и всех гадалок в радиусе минимум десяти тысяч километров.
Судорожно роюсь в карманах, но не нахожу мобильный.
— Твой паспорт у меня, не волнуйся. Граждане Украины свободно получают визу в аэропорту Бангкока, если останутся в стране не более пятнадцати дней. Кроме того, я велел собрать самое приличное, что есть в твоем шкафу, поэтому с одеждой проблем не возникнет.
Господи, о чем он? Какая разница! Насрать мне на тряпье и прочие мелочи. Главное — позвонить маме. Она там с ума сходит.
— Мне нужно… пожалуйста, дай мне телефон… — начинаю говорить и умолкаю под насмешливым взглядом.
— На борту самолета нельзя использовать мобильный, — с расстановкой произносит фон Вейганд.
— Мне надо позвонить! — повторяю с нажимом. — Пожалуйста… я должна сказать маме…
Идиотское чувство. Идиотская просьба. Ему доставляет удовольствие разыгрывать спектакль, но внутри меня все клокочет. Ничего не может быть хуже, чем ощущение собственного бессилия. Ловушка захлопнулась, и ты тщетно скребешься о бетонные стены, кричишь, рыдаешь… смысла нет.
По ту сторону все решает палач. Твой палач на сегодня. Возможно, навсегда.