Плохие девочки не плачут. Книга 3
Шрифт:
— I am sorry for my looks, (Прошу прощения за мой вид,) — женщина плотнее запахивает легкий шелковый халат, подчеркивающий нездоровую худобу. — Come in. (Проходите.)
День удивительно солнечный, сквозь огромные окна в гостиную проникает лучистый свет, с благоговейным трепетом касается строгих очертаний классической деревянной мебели, отражается в зеркалах, задорными искрами рассыпается по чопорным бра и роскошной люстре.
Замечаю богатый ассортимент бутылок на столе, стаканы и бокалы разной формы, ведерко со льдом, хаотично разбросанные
Мы располагаемся на удобном диване, невыносимо долго и скучно обсуждаем местный климат, покупку недвижимости, новые коллекции знаменитых дизайнеров.
— They’re watching me, (Они следят за мной,) — срывается леди Блэквелл.
Но я не сразу понимаю, что это срыв.
— Who? (Кто?) — выдаю машинально.
— Ghosts of the past, (Призраки прошлого,) — с утробным всхлипом заявляет женщина и тянется за черным ромом.
— Oh, — моя единственная реакция не заслуживает перевода.
Несмотря на мягкий солнечный свет, заполнивший пространство, квартира не кажется уютной, абсолютно не располагает.
Не потому, что я заперта в компании сбрендившей алкоголички и, возможно, наркоманки.
Не потому, что боязно признаться фон Вейганду в скором пополнении семейства.
Не потому, что на душе скребут кошки от неясных подозрений.
Жутко до одури именно здесь, точно врываюсь в склеп глубокой ночью. Отовсюду веет холодом. Леденеют кончики пальцев, а тело содрогается под напором пупырчатых мурашек.
— I know what you think about me, (Знаю, что вы думаете обо мне,) — леди Блэквелл делает несколько глотков и продолжает мысль: — You think I am crazy and you are right. (Думаете, я сумасшедшая и, вы правы.)
— I don’t think so, (Я так не думаю,) — лгу достаточно убедительным тоном.
Ненормальным лучше не сообщать об их ненормальности. По себе сужу.
— I’ve lost the sense of reality, (Я потеряла чувство реальности,) — она вновь прикладывается к бутылке.
— It happens. (Бывает.)
Особенно после таких доз, помноженных на лекарственные препараты. Кто подобрал ей антидепрессанты? Выпишите другие, эти явно не помогают.
— We all face difficult periods, (Мы все проходим через тяжелые периоды,) — готовлюсь толкнуть нудную речь: — It’s important to… (Важно…)
— I’ve done many cruel things and I regret, (Я совершила много жестоких вещей, и я сожалею,) — прерывает леди Блэквелл: — But if I had a choice, to go back and change anything I would leave it as it is. (Но будь у меня выбор, вернуться назад и поменять что-либо, я бы оставила все, как есть.)
Надеюсь, не покусает.
Вид бешенный — глаза горят, щеки раскраснелись. Ром вдохнул в нее колоссальную энергию, причем совсем некстати.
Ведь я успела полюбить вялую и недееспособную дамочку. Амеба, прием.
— Do you want to join? (Присоединитесь?) — леди кивает в сторону щедрых запасов.
— Later, (Позже,) — вежливо отказываюсь и вкрадчиво
— I don’t care, (Мне все равно,) — меланхолично бросает она, прижимает бутылку к груди, откидывается на спинку дивана.
— You should be more careful, (Вам следует быть более осторожной,) — не удерживаюсь от совета.
Странный клокочущий звук вырывается из горла леди Блэквелл, нарастает с каждым прошедшим мгновением, постепенно превращается в истерический смех. Ее рот сводит в кривой усмешке, а грудь тяжело вздымается. Пальцы сильнее сжимают стекло, намертво впиваются в гладкую поверхность.
— I deserve death, (Я заслуживаю смерти,) — хрипло шепчет женщина. — I deserve most awful death. (Я заслуживаю самой ужасной смерти.)
— No, (Нет,) — по привычке не нахожу ничего более умного.
— I broke up with Chris, I can’t see him now. He doesn’t believe in… ghosts. (Я порвала с Крисом, не могу видеть его теперь. Он не верит в… призраков.)
Глоток.
— He feels no guilt. And I do. (Он не чувствует вины. А я чувствую.)
Еще один глоток.
— Then you’ll be forgiven, (Тогда будете прощены,) — уверяю без уверенности. — The past will let you go. (Прошлое отпустит вас.)
Леди Блэквелл не торопится отвечать, основательно прикладывается к горлышку, тонет в сладком забытье.
— I’ve sold my soul to the devil, (Я продала душу дьяволу,) — наконец говорит она. — I loved Chris, I wanted to be worth him. I had nothing but brain and appearance. The first and the only man who saw the real me, with all strong and weak points. He managed to develop my gifts, used me like nobody else could. (Я любила Криса, хотела быть достойной его. Не обладала ничем кроме ума и внешности. Первый и единственный мужчина, который видел настоящую меня, сильную и слабую. Он сумел развить мои таланты, использовал меня так, как никто другой не мог.)
Откровенность приобретает опасный оттенок. Змеится вокруг, предательски увлекая в скользкие путы чужих секретов.
— I worked for them, for Chris, for this sick bastard Morton and for the others. (Я работала на них, на Криса, на этого больного ублюдка Мортона и на остальных,) — слова пропитаны вязкой горечью, отдают полынным привкусом. — When I was an actress, I found many girls. Innocent and not, beautiful, sometimes clever, simply different. They dreamt to become rich and famous exactly like I did but they were not that lucky. Some knew the truth, some knew only the half. Most knew nothing at all and it was too late when they happened to find out. (Когда я была актрисой, находила много девушек. Невинных и нет, красивых, иногда умных, просто разных. Они мечтали стать богатыми и знаменитыми, в точности как я, но они не были столь удачливы. Некоторые знали всю правду, некоторые лишь половину. Большинство не знали ничего, и было слишком поздно, когда им случалось понять.)