Плохие девочки не плачут. Книга 3
Шрифт:
Теряю ориентацию в пространстве. У дамы явно начинается горячечный бред, не хватало еще сердечного приступа и трупа на моих руках. Прямо сплошные позитивные эмоции. Умеешь ты, Подольская, разнообразить досуг.
— I burnt it down but you see it is like a new one. (Я сожгла его, но видите, он как новый.)
Перевожу взгляд на картину, исследую с повышенным вниманием. Наконец, замечаю сходство.
— I keep on destroying it but it always comes back. (Я продолжаю уничтожать его, но он всегда возвращается.)
Женщина на портрете и есть леди Блэквелл.
— In a week, in a months, in several years. (Через неделю, через месяц, через несколько лет.)
Эта девочка тоже напоминает кого-то. Только кого? Аккуратно уложенные темные волосы, карие глаза, удивительно правильные черты лица. Настоящий ангелочек, хорошенькая, а в упрямой складке пухлых губ читается твердый характер.
— Always back! (Всегда возвращается!) — сопровождается истошным воплем, вынуждает вынырнуть из размышлений.
Недобрые предчувствия пробуждает эта картина, будто живая иллюстрация жуткой тайны.
— There could be several portraits, (Могло быть несколько портретов,) — пожимаю плечами.
— It is unique! (Он уникален!) — восклицает леди Блэквелл. — It is the same, the only one existing in the world. (Тот же самый, единственный, существующий в мире.)
Похоже, ее вопли не особо беспокоят местных обитателей. Хоть бы скорую вызвали, угомонить буйную даму.
— The same frame! (Та же рама!) — тычет окровавленным пальцем в раму, для наглядности.
Господи…
— It was created twenty five years ago and it doesn’t change, doesn’t grow older, (Он создан двадцать пять лет назад, и не меняется, не стареет,) — рыдает, сжимает мелкие осколки в исцарапанных ладонях.
Когда же я перестану вляпываться в дерьмо?
— It is damned, (Он проклят,) — зачарованно смотрит на бордовые ручейки, обрамляющие запястья, струящиеся ниже, кружевом оплетающие локти.
Ставлю картину рисунком к стене.
— Now it looks much better, (Теперь смотрится намного лучше,) — вздыхаю с долей облегчения.
— Please, take it away with you, (Прошу, заберите его,) — умоляет леди Блэквелл.
Заверните мне проклятый портрет и пару кило героина. Спасибо, сдачи не надо.
— I am sorry but it is not possible, (Простите, это невозможно,) — очень стараюсь не крикнуть «Да ты охренела!»
— Please, don’t leave, (Прошу, не уходите,) — шепчет она, медленно ползет ко мне, не вставая с колен. — Don’t leave me alone. (Не оставляйте меня одну.)
— I have to go, (Нужно идти,) — резко отступаю назад. — I am already late. (Я уже опаздываю.)
Только не лапай меня этими кровавыми руками, только не…
Будто прочитав мои мысли, женщина замирает на месте. Смотрит жалобно и бормочет:
— I beg you. (Умоляю вас.)
Приходится задержаться, выслушать очередную порцию сбивчивых
О том, как она не верила ни в бога, ни в черта, но история с портретом опровергает все убеждения. О том, как периодически увольняли слуг, попавших в список подозреваемых. О том, как жуткий шедевр жгли в разных каминах и поливали кислотой, освещали в церкви и щедро окуривали шаманскими травами. О том, как вопреки всем законам разума, картина возвращалась к владелице.
Неужели я тоже так отвратно выгляжу, когда бьюсь в истерике? И фон Вейганд это терпит? Извращенец, чего уж.
Вызываю консьержа, вверяю леди Блэквелл на чужое попечение, обязуюсь прийти завтра в том же часу, оказать посильную поддержку и не пустить клинический случай на самотек.
Обидно терять благодатную почву для выведывания секретов, но минута промедления смерти подобна. Еще немного, и мой зад поджарят. Не на электрическом стуле.
Рисковать нельзя.
***
— Нам надо поговорить, — нагло вторгаюсь в святая святых.
Шпионские страсти в купе с мистическими приключениями очень стимулируют смелость. Когда день похож на аматорский сценарий триллера, то перестаешь обращать внимание на мелочи вроде…
Вроде этого тяжелого, прожигающего насквозь взгляда, который побуждает сжаться в комочек и слиться с общим интерьером кабинета.
— Не надо, — мрачно бросает фон Вейганд.
«Чудесно, — соглашается внутренний голос и настоятельно мне советует: — Вали, покуда кости целы».
— Надо, — повторяю с нажимом.
Леди Блэквелл призналась в убийстве мужа и пособничестве в грязных делах Мортона. Проклятый портрет терроризирует бедняжку, отнимая покой и сон. Мой мозг грозит сломаться от постоянно перегруза. Уже молчу про то, что я беременна.
— Нет, — спокойно отвечает фон Вейганд, возвращаясь к изучению стопки бумаг.
Не прогоняет, не гипнотизирует горящими глазами, даже не обещает покарать грубой физической расправой. Элементарно игнорирует.
— Мне надоело, — набираю побольше воздуха в легкие, готовлюсь произнести трогательную тираду: — Ты странно себя ведешь все это время, с первого дня в Лондоне ты какой-то не такой. Вижу и чувствую, есть тайна, что-то скрываешь. Дедушка снова действует на нервы и заставляет решить проблему, то есть меня? Новые задания от клуба избранных или совсем другое? Можешь не рассказывать. Но я не уйду, пока мы не поговорим. И я не замолчу, пока мы не поговорим. И, вообще, с места не сдвинусь, пока мы не поговорим.
Он собирает бумаги в папку, встает.
— Отлично, я ухожу, буду поздно, — проходит мимо и равнодушным тоном уточняет: — Завтра вечером.
— Издеваешься? — цепляюсь за его локоть, не контролирую вспышку ярости.
Фон Вейганд ловко перехватывает мою руку, безжалостно стискивает, причиняет боль и вынуждает закричать.
— Обещаю, мы все подробно обсудим, — хрипло шепчет на ухо. — А сейчас благодари судьбу за очередную отсрочку.
Отпускает, не удостоив прощальным взором. Хлопает дверью так, что вздрагиваю и покрываюсь мурашками.