Плоть
Шрифт:
«Дарли» предлагает покупателям самую вкусную рыбу в округе, а в Миссисипи это значит очень многое. Правда, здесь не разрешают запивать рыбу пивом, так как некоторое время назад какие-то футбольные фанаты «Оле Мисс», напившись пива, едва не разнесли магазин, но зато позволят выпить принесенную с собой в бумажном пакете (для маскировки) бутылку вина — видимо, владельцы считают, что любители вина культурны и не позволят себе устроить дебош. У нас была с собой бутылка шардоне, катавшаяся под передним сиденьем. И я и Сьюзен были одеты в драные джинсы. Грег, бывший весьма брезгливым человеком, всегда призывал
Пока мы ехали по старой Тэйлорской дороге, я спросил Сьюзен, как она провела день. Она ответила, что ездила по общественным делам относительно благоустройства дорог, так как пропустила много мероприятий, за что я нес персональную ответственность. Впрочем, сильного чувства вины я все же не испытывал. В последнее время Сьюзен, кроме того, работала в местном госпитале на общественных началах, ухаживая за больными, но без традиционного джемпера в красную и белую полоску. Она говорила, что все идет хорошо, но врачи невыносимые снобы. Я посоветовал уделять этому делу больше времени, и она согласилась. Тема для разговора была исчерпана, и мы замолчали.
Мы проехали еще милю, прежде чем я нарушил молчание:
— Сегодня я видел в Союзе Мэриэн.
— И?..
— Она, кажется, подавлена.
— На ее крыльце все еще горит свет?
Я очень люблю Сьюзен за ее изречения. Иногда она может сказать что-нибудь вроде «продолжает нести факел». Я пришел в полный восторг, когда она однажды произнесла «шестигранный поедающий змей мерзавец».
— Да, что-то еще горит. Она хочет, чтобы я прижал Макса и спросил его о его истинных чувствах.
— Не думаю, что это хорошая мысль.
— Мне показалось, что он тебе нравится.
— Больше нет. Да, я думаю, что он интересен, но доверять ему нельзя.
Меня возмутило это заявление. Сьюзен считает, что знает больше меня. Если бы я спросил ее, почему она так думает, то она наверняка ответила бы, что это «женская интуиция», и поэтому я промолчал. Это было нечестно так безапелляционно говорить о Максе, с которым она встречалась в два раза реже, чем я. Интуиция — это не то же самое, что знание, и никто не безупречен, при всех своих блестящих мыслительных способностях. Когда мы подъехали к «Дарли», то обнаружили, что света в окнах нет, а двери заперты.
— Я забыла, — жалобно сказала Сьюзен. — «Дарли» не работает по понедельникам.
— Я должен был об этом помнить, — возразил я. — Прости.
— Нет, это моя вина. — Она взяла меня за руку, и мы простояли у магазина минуту-другую.
Потом я развернулся, и мы поехали в рыбное заведение в Аббевилле — кафе с красными кабинками и более разнообразным меню. Некоторые считали, что там лучше, чем в «Дарли», но это совсем разные вещи. Когда мы вернулись домой, то, открывая дверь, я услышал телефонный звонок. Даже не снимая трубку, я знал, что спросят Джейми.
14
Как вы относитесь к людям, с которыми работаете? Кто они — друзья, коллеги, соль или прах земли? Что скажете о подчиненных, если таковые имеются? Если вы преподаватель, то считаете ли студентов своими подчиненными? Я размышлял над этими вопросами, которые Макс задал мне во время перерыва, входя в аудиторию, чтобы покончить с Эмили Бронте.
— Бывают дни, когда студенты работают на меня, — сказал Макс, — как будто я капитан корабля. Но иногда я чувствую, что в воздухе пахнет бунтом.
По какой-то причине он опустил главное — господствующую на занятиях апатию. С кафедры преподаватель может видеть всех студентов: пустые взгляды, спрятанную газету, оцепеневший взгляд — каждое выражение, каждый жест. Это всеведение преподавателя — тайна, о которой студенты не подозревают до тех пор, пока я им ее не открываю. Я делаю это не для того, чтобы они знали, что Большой Брат смотрит на них, а для того, чтобы они знали, что мне не безразлично, слушают меня или нет. Я верю в мотивацию, каковая всегда возникает из смеси заинтересованности и страха. Любой, кто верит во врожденную склонность к учебе, провел слишком много времени за чтением Руссо, имея слишком малый стаж практического преподавания.
После такого пространного вступительного замечания позвольте мне все же признаться в том, что я искренне люблю моих студентов. Одни из них были умны и талантливы, другие забавны, третьи испытывали трудности, но в большинстве своем они старались учиться. Была Лайза Дженкинс, которая всегда шутя получала сто баллов; Тим Брэдфорд, мучительно морщивший лоб при ответе; Чарлин Додд, знавшая, что ее улыбка зачтется ей даже в письменной работе; Дэн Малоун, которому в голову постоянно приходили идеи, поражавшие его самого. Были и многие, многие другие, о которых я думал в течение семестра. Любимыми моими студентами всегда были те, кого я в тот момент учил. Не думаю, что смогу определить наши отношения лучше, чем «учитель-ученик». Относился я к ним искренне, они не были мне безразличны. Некоторые из них даже звонили мне домой, так как я советовал им так поступать в важных случаях.
Но я не был готов к звонку Черил Мэтт, которая позвонила мне днем в четверг. Надо сказать, что в тот день Черил не пришла на занятия. Это уже было необычно, так как Черил была из тех студентов, чьим главным достоинством является упорство. Она не только была умна и способна; ее, кроме того, отличали внимание и трудолюбие. Она всегда приходила на семинары подготовленной. Черил — застенчивая улыбка, тихий голос.
Голос, который я услышал в трубке, был глухим, речь невнятной. Сначала я решил, что кто-то ошибся номером. Потом я узнал Черил.
— Черил, это ты?
— А… да. Вы… вы можете мне помочь? Простите, что я сегодня пропустила занятия.
— Бог с ними, с занятиями. Что случилось?
— Я… я попала… Я хочу сказать, что я старалась… о боже…
— Все хорошо, Черил, все в порядке. Возьми себя в руки и скажи, что произошло.
Я слушал, то там, то здесь подсказывая ей нужные слова, но в целом я не знал, что сказать. Несколько раз она замолкала и вообще вела себя так, будто совершила какое-то тяжкое преступление, будто просила за него прощения. И это было хуже всего.