Плотский грех
Шрифт:
Его тщательно накрашенные глаза блеснули, выражая странную смесь удовлетворения и… печали.
– Хорошо первые восемь лет, – ответил он. – Фенелла держала нас дома, и хотя не была по-матерински нежной, она нас любила. О нас хорошо заботились.
– Затем вас отправили в школу-интернат?
– Да. В очень хорошую. Это был ад.
– Почему, Руфус?
Он рассмеялся:
– Да брось ты, Делия! Взгляни на нас и представь себе, как мы выглядели в двенадцать лет.
– По-другому.
– Это мягко сказано.
– Вас травили? Растлевали?
– Нет. Угроза была, но мы пресекли ее, откровенно афишируя наше предпочтение друг
– Да, да, да! – воскликнула Делия, широко улыбаясь. – Я права!
– Мне было интересно, куда ведет этот нетипичный допрос третьей степени! Насчет чего ты права, Делия?
– Вы с Ра братья, а не любовники. Вы никогда не были любовниками, верно?
Резко выведенный из своей задумчивости, Ра оторопело уставился на нее; Руфус снова рассмеялся.
– В точку!
– Мне кажется, я понимаю ваши мотивы, но все равно объясните.
– Геи распространены и широко принимаются в мире художественном, театральном и в мире моды, – ответил Ра. – В мальчишестве Руфус был слишком хорошеньким, а я слишком нескладным и уродливым. Школа стала тяжелым испытанием, которое мы пережили, изворачиваясь, как могли. Мы никогда даже намеком не давали понять, что мы братья, и никогда никому не рассказывали, что воспитывались вместе. Каким бы ни было наше хромосомное наследие, в него не вошла сексуальность. Мы с Руфусом не гомо – и не гетеросексуальны. Мы асексуальны. – Он тяжело вздохнул, как это умел делать только он. – Это так удобно, Делия!
– Да, это верно, – согласился Руфус.
– Я думаю, капитан Дельмонико догадался, – решила Делия.
– Он очень умный коп, – сказал Ра. – Ох, бедная Иви!
Теперь, когда все теории подтвердились, Делия увела разговор прочь от Иви. Ра и Руфус пережили многое; в свое время они переживут и это.
Понедельник, 1 сентября 1969 года, День труда
Кармайн приехал к Делии на квартиру пообедать, с большим удовольствием предвкушая ее общество, чем хорошую домашнюю еду. Ему были обещаны картофельные блины, а в качестве основного блюда – ланкаширское рагу, что бы под этим ни подразумевалось. Зная Делию, следовало предполагать, что блюдо это не представляет собой ничего хорошего ни для артерий, ни для фигуры, Кармайн ведь был в хорошей форме, а обед у Делии – такая редкость. Фрэнки отправился с ним; Уинстон предпочел поваляться дома.
– Как ты думаешь, мы когда-нибудь заставим обитателей Басквоша рассказать эту историю одинаково два раза подряд? – спросил он, хрумкая вкусным маленьким блинчиком и запивая его глотком ледяного пива.
– Ра и Руфус, вероятно, даже сами толком не знают правдивой версии, – сказала Делия, глядя в громадное окно на покрытый галькой внезапно опустевший пляж. Поразительно, как лето закончилось и ушло точно в последний день августа! Теперь до ноября потянутся тихие осенние дни, которые, если повезет, прервутся долгим и теплым бабьим летом, а тем временем листья, готовясь к зиме, будут полыхать яркими красками.
– Возвращаясь к данному Эйбом описанию реакции Ра и Руфуса на сделанные Хэнком портреты, я склонен думать, что ни в тот день, ни прежде они абсолютно никакого понятия не имели, чем занималась их сестра, – говорил Кармайн, мыслями частично пребывая на Западном побережье, с женой и детьми. – Вид этих портретов… э… выбил их из колеи.
– Из сточной канавы, ты хочешь сказать.
– Пусть так, если угодно. Они ничего не знали, затем Эйб внезапно разбудил их, и они угодили в обычную семейную ловушку. Я полагаю, особенно учитывая разницу в возрасте, что Иви была им чем-то вроде матери. Дурные гены, как ни посмотри. Что там является противоположностью Эдиповому комплексу?
– Комплекс Электры, хотя я его не вижу. Электра заставила своего брата убить мать, она не делала этого сама.
Кармайн усмехнулся:
– Очень по-женски.
– Если бы я не знала, что ты меня подкалываешь, шеф, я бы тебя кастрировала. Но серьезно, Ра и Руфус – невинные жертвы.
– Именно это я и подразумевал под дурными генами. Пожалуй, мне никогда не забыть объяснение Ра: каково просыпаться каждый день, зная, что половина твоих генов происходит от убийцы-садиста самого худшего толка, а затем проводить весь день, делая что-то хорошее и одновременно неся на себе бремя этого знания.
– Я сомневаюсь, что они когда-нибудь обидели и муху, – резко сказала Делия.
– Или обидят. В этом-то и печаль, Дилз! Дети наследуют грехи отцов так или иначе, по крайней мере в метафорическом смысле.
– Я допускаю это, Кармайн, но в данном случае, надо сказать, Ра и Руфус герои в подлинном смысле.
– Интересно, что они решили не производить потомства.
– Неизбежно для героев.
– Вот СМИ-то повеселятся на процессе.
Когда зазвонил телефон, Делия нахмурилась: «Только не Джесс, о, пожалуйста, пусть это будет не Джесс! Еще ничего не просочилось в медиа, так откуда же…»
Кармайн перевел внимание на окно, за которым наступали сумерки; несколько мощных огней на Лонг-Айленде светили через воды пролива – какой-нибудь ночной матч?
– Это Кори Маршалл, – сказала Делия, подходя и присаживаясь.
Кармайн удивленно уставился на нее.
– Зачем он звонил?
– Он сегодня на хозяйстве вместо Фернандо. Иви Рамсботтом днем совершила самоубийство.
– О господи! – Вскочив на ноги, Кармайн направился было к двери, затем передумал, остановился. – О господи!
– Сядь и выпей, Кармайн, – сказала Делия, держа в одной руке стакан, а в другой – бутылку с бурбоном. – До завтра ты ничего не сможешь сделать, у Кори все под контролем.
Он сделал глоток напитка, более крепкого, чем ему нравилось.
– Как ей это удалось?
– Сказала, что страшно устала и хочет спать. Ей как раз нашли подходящую по размеру кровать – перед этим она провела беспокойную ночь на неудобной, – так что никто не удивился. Где она спрятала бритвенное лезвие, никто не знает, потому что при полном обыске его при ней не нашли. Иви переоделась в ночную рубашку, залезла под одеяло и попросила, чтобы его подоткнули. Дежурная надзирательница сделала это, выключила верхний свет и села в углу почитать при настольной лампе. Иви под одеялом порезала себе оба запястья – надзирательница не заметила никакого движения. Потом она просто лежала, истекая кровью, без единого стона или вздоха, и умерла от кровопотери – должно быть, это так жутко. Видимо, книга у надзирательницы оказалась интересной: только через несколько часов, дочитав ее до конца, она подошла к кровати, проверить, что и как. К тому времени весь матрас пропитался кровью, и кровь стекала на пол. Потом такое началось… как ты можешь себе представить. Надзиратели не любят женщин-заключенных, говорят, это дурной знак.