Пловец
Шрифт:
– Входи, входи же! Присаживайся. Как у тебя дела, старина?
Эпплби часто использовал такие выражения. Ему нравилось придавать своей речи британский лоск. Нелегко быть американцем в Брюсселе.
– Спасибо, чудесно! – ответил Георг.
– Гарсон! Бутылку шампанского!
Эпплби картинно нажал на кнопку «отправить» на телефоне и положил его на стол.
«“Гарсон”, – подумал Георг. – Только американцы сейчас так обращаются к официантам».
– Итак, Георг, что ты думаешь о «Ком ше суа»? Ты уже здесь бывал?
– Пару раз.
– Замечательно, – воскликнул Эпплби и тут
Георг открыл меню. Кольчестерские устрицы. Камбала с медальонами из омара. Георг спрятал улыбку.
Эпплби кивнул.
– Осталось только решить, кто будет платить за этот маленький ужин, – сказал он, расплываясь в улыбке.
Белые зубы сверкнули. Секретарши болтают, что он похож на акулу, вспомнил Георг.
Большой, гладкий и гибкий. Маленькие черные злые глазки. Георг улыбнулся в ответ, но уже не так уверенно. Георг надеялся, что этот безумец не рассчитывает, что он заплатит за ужин, на который его самого пригласили? Особенно учитывая тот факт, что зарплата Эпплби была в десять раз больше немаленького оклада Георга.
– Табак или коньяк? – провозгласил Эпплеби, доставая монетку в один евро из кармана. – Орел, то бишь король Альберт, будет «Филип Моррис», а решка – «Хеннесси».
Обе компании являлись клиентами «Мёрчант-энд-Тэйлор». Эпплби подкинул монетку. Выпал орел.
– Прекрасно. Платит «Филип Моррис».
Он с довольным видом убрал монетку.
– Время тоже на них запишем. Три часа. И выставим завтра счет.
Это было восхитительно. Обеды и ужины время от времени записывались на счет клиентов, даже если не имели никакого отношения к лоббированию их интересов. Но чтобы записать ужин на 400 евро – с этим Георг до сих пор не сталкивался. А если еще к этому добавить 350 евро – стоимость часа времени Георга и 500 евро – наверняка столько стоит час Эпплби – и «Филип Моррис» придется отвалить кругленькую сумму за чужой ужин. Почти 25 000 шведских крон за мероприятие, не имеющее к ним никакого отношения. Это была игра по-крупному. Элитная серия. Все серьезно. Развод на большие бабки. Пусть эти свиньи заплатят. У них денег как грязи.
Они обсудили клиентов Георга и заказы, потом слухи и сплетни в офисе. Беседа была непринужденной. Но что-то не давало Георгу покоя. Ужин в «Ком ше суа» был слишком роскошен даже по меркам «Мёрчант-энд-Тэйлор». Они словно ходили вокруг да около какого-то деликатного предмета, о котором Эпплби не осмеливался заговорить. У Георга появилось плохое предчувствие. И в черных глазах Эпплби он видел подтверждение своим догадкам. Взгляд акулы. И жесты у него были нетерпеливые, словно он хотел побыстрее покончить с ужином и перейти к более существенным занятиям. Как будто этот ужин был только наживкой.
Георг опрокинул в рот остатки шампанского и улыбнулся Эпплби. «Давай, говори, – мысленно произнес он. – Я готов».
19 декабря 2013 года
Брюссель, Бельгия
Они увидели друг друга одновременно. Мужчина поднялся и сделал шаг вперед. Их с Махмудом разделяло менее двадцати метров. Он выставил вперед руку в предупреждающем жесте. Махмуд замер.
– Подходи медленно. Руки опусти вдоль тела, – приказал он по-шведски.
Махмуд узнал голос. Он был грубее и ниже, чем когда он слышал его в последний раз. Махмуд застыл, раздираемый противоречивыми чувствами.
– Линдман? – спросил он.
– Шаммош, – ответил человек. – Рад, что ты смог выбраться.
Они стояли молча. Даже в темноте видно было, как изменился Линдман. И неудивительно. Десять лет прошло. Он стал накачанным, с широкими плечами, бугрящимися от анаболиков мышцами и квадратной челюстью. Короткие светлые волосы, которые он по-прежнему стриг не длиннее трех миллиметров, как велено десантникам, поредели. Изможденное лицо все в морщинах. Одежда – широкие джинсы и защитного цвета куртка M60 – старая и мятая, как будто в ней спали.
– Давно не виделись, – проговорил Махмуд.
Голос его звучал неуверенно.
– Как ты узнал, что я в Брюсселе?
Линдман пожал плечами.
– Прогуглил твое имя, нашел семинар, позвонил в Кризисную группу и узнал, где ты остановишься. Вот и все.
Он посмотрел поверх плеча Махмуда на парк.
– Ты уверен, что за тобой нет хвоста?
– Я сделал все, как ты просил, и даже больше, – ответил Махмуд с улыбкой, которая тут же исчезла. Встреча с Линдманом заставляла его нервничать. Особенно учитывая, при каких обстоятельствах они встретились.
Линдман ничего не ответил. Он вслушивался в звуки парка. Но слышно было только шум от дороги и свист ветра в листве.
– В последнее время дела идут не так хорошо, как мне хотелось бы, – сказал он наконец.
– И? – спросил Махмуд.
Линдман едва заметно покачал головой.
– Не знаю, сколько у нас времени.
Его глаза снова заметались по парку, высматривая что-то в темноте. Он сделал глубокий вдох, словно собираясь с силами.
– То, что произошло. Давно. Когда мы были молодыми… – начал он.
– Не такими уж и молодыми, – поправил Махмуд. – Мы уже все соображали.
Внутри него вспыхнуло пламя ярости. Махмуда обдало жаром. Он чувствовал, как ярость нарастает. Сколько лет он уже не дает ей вырваться наружу. И каких чудовищных усилий воли требует ее подавление.
– Но это не важно. Зачем ты вызвал меня сюда? И что это за секретность такая?
Линдман сфокусировал взгляд на Махмуде. Он смотрел на него так, словно видел впервые, словно до этого он не осознавал, что он не один в парке. Линдман облизал губы. Он сильно нервничал. Руки его беспрерывно двигались.
– Дело в том… – начал он. Откашлялся и снова посмотрел прямо на Махмуда. – Я видел вещи, которые ты не можешь даже представить. Я столько повидал. – Он снова замолчал. Покачал головой. Почесал щеку. – Это безумие, понимаешь? И у меня есть информация, понимаешь? Опасная. Чертовски опасная. То, что я видел… ты и представить не можешь, что это было.
– Ты о фото, которое передал мне?
– Да, фото… Ты сам все видел. Такого рода вещи. Теперь понимаешь, почему я говорю «безумие»?
Линдман покачивался, когда говорил, переминался с ноги на ногу. Взгляд был то мечущимся, то напряженным. Челюсти работали, словно что-то пережевывая. Он что-то принял, подумал Махмуд. Он явно под наркотой.