Пловец
Шрифт:
– Это все?
Он не скрывает разочарования. Видно, что все это он уже знает.
Я качаю головой.
– Есть кое-что еще. Мы нашли пять компаний, которые готовы продать то, что вам нужно. Они хотят встретиться в Цюрихе через две недели. Вся информация в папке. Надеюсь, мне не нужно говорить, что это очень деликатная тема.
Глаза сверкнули. В них проснулся интерес.
– Химия? – спросил он.
– Лучше.
Он кивает. Огни парка аттракционов отражаются у него в очках. Под ногами под палубой вибрирует мотор.
– Мы
Я кивнул.
– Благодарите не меня. Я только курьер. И, разумеется, те, кто меня послал, рассчитывают на благодарность, но вы можете обсудить это в Цюрихе.
Мы молчим. Слышен шум мотора. Если ему и холодно, то он этого нее показывает. Лицо за очками невозмутимо. Шарф винно-красного цвета аккуратно повязан. На пальто из верблюжьей шерсти ни пылинки. Усы придают ему внушительности.
Глаза его обращены к южной набережной, где пришвартован огромный красно-белый паром, к городу, карабкающемуся вверх по холму за ним. Снежинки медленно кружатся между нами. Я молчу. Даю ему время. Но сам я весь в напряжении, как будто по мне пустили электрический ток. Мне кажется, я могу растопить снег. Месть – отличное топливо.
– Никто ничего не знает, – говорит он. – Ни мы, ни сирийцы, никто.
Он поворачивается ко мне и снимает очки. Глаза под ними неожиданно теплые и человечные.
– Это была ваша семья? – спрашивает он.
Я молчу, смело встречая его взгляд. Он все знает. Это риторический вопрос. Но я заглядываю ему в глаза, пытаясь понять, что творится у него в голове.
– Мне жаль, – говорит он. – Правда. Вы нам очень помогли. Жаль, что я не располагаю информацией, которая вам нужна.
Я киваю. Если это ложь, то он превосходный лжец.
– Вы же знаете, что это ничего не значит? Что у меня нет информации. Наша система более органичная, чем ваша. Меньше документов, быстрее принимаются решения. Подобная информация никогда не выходит за пределы узкого круга спецслужб.
Я киваю. Мне все известно о том, как быстро у них принимаются решения.
– Кто-то посылает сигнал, другой передает дальше, цепочка очень длинная.
– Но всегда есть слухи, – возражаю я. – Всегда.
– Конечно, – говорит он. Кивок. Грустная улыбка. – Но слухам нельзя верить.
– Даже если это единственный источник информации?
Он молчит. Только внимательно смотрит на меня, не моргая. На усах и на бровях у него застыли льдинки.
– Иногда лучше забыть прошлое и идти дальше. Предоставить все Богу. Иншалла. Как того захочет Бог.
Мы расходимся в разные стороны. Меня раздирают сомнения. Я снова несу смерть.
По Страндвэген возвращаюсь в посольство, не пытаясь сбросить слежку. Пусть следят. Местная сотрудница Луиза ждет меня за столом в крошечном кабинете, где работают два сотрудника. Судя по всему, в здании остались только мы одни.
– Вы опоздали, – говорит она, поправляя длинные светлые волосы.
Ей около тридцати. Не красавица. Но есть в ее серьезности что-то
– Мне нужно забрать детей из сада.
– Мне жаль, – искренне говорю я.
Она кладет на стол передо мной бумаги.
– Вот женщина, которую вы искали, – говорит она. – Это свидетельство о смерти. Она работала в министерстве иностранных дел и погибла в результате взрыва в Дамаске.
Я тупо киваю и смотрю на бумагу на неизвестном языке.
– Я нашла несколько статей об этом в шведской прессе. Здесь много об этом писали. Я сама помню это происшествие. Нечасто шведские дипломаты погибают на службе за границей. Я сделала копии. Судя по всему, бомба предназначалась другому человеку. Она погибла по ошибке.
У меня подкашиваются ноги. Я опускаюсь на стул рядом.
– У нее была дочь, – говорю я безжизненным голосом.
Луиза кивает.
– Да. У нее была дочь, которая выжила. Очень странная история. В прессе писали, что она погибла вместе с матерью в машине, но, копнув глубже…
Она убрала волосы со лба и бросила нетерпеливый взгляд на часы на узком запястье.
– Ее можно найти в регистре. Клара Вальден. Я попросила приятеля в министерстве проверить.
Она пролистала документы.
– Нет никаких письменных свидетельств, но, если верить слухам, ее нашли завернутой в одеяло у посольства Швеции в Дамаске в день взрыва. Историю постарались замять, чтобы с девочкой ничего не случилось.
Все внутри меня замирает.
– Что с ней стало?
– Она живет с бабушкой и дедушкой в шхерах на западе страны… Как называется это место?.. Ах, да, Аспойя.
19 декабря 2013 года
Брюссель, Бельгия
Клара сделала глубокий вдох и нашла глазами цветочки на обоях, чтобы успокоиться и подавить желание зарыться носом в шею голого Кирилла, такого сонного, всего в нескольких сантиметрах от нее в постели. Несмотря на то что оба они были голые, несмотря на то что она исследовала все его тело руками и губами, такой жест был бы слишком нежным, слишком интимным.
А в их отношениях не было нежности. Страсть – да. В присутствии Кирилла из нее буквально сыпались искры. Ее безумно влекло к нему. Никогда и ни к кому Клара не испытывала такого сильного влечения, но она подозревала, что причина была в его недоступности.
Сколько раз в последние месяцы она просыпалась на рассвете и видела Кирилла полуодетым и спешащим на встречу? Сколько раз ее будил скрип лестницы? Сколько раз они отменяли свидания, потому что Кирилл не мог вырваться со встречи или ужина или ему срочно нужно было в аэропорт? Их свидания можно было по пальцам пересчитать. Двадцать? Вряд ли. Скорее, пятнадцать. Кирилл, как и большинство европарламентариев, бывал в Брюсселе только пару дней в неделю. Остальное время он был в разъездах или дома в Париже, угождая избирателям.