Пляска смерти
Шрифт:
Фрау Беата заткнула уши, ее вдруг стало знобить. Где она? В сумасшедшем доме? Или все эти люди от горя потеряли рассудок?
Она вздрогнула, и крупные слезы потекли по ее широким щекам, хотя она была храбрая женщина.
Наконец, из коридора донеслись приглушенные голоса и громкие шаги. Слышно было, как звенела ключами надзирательница, отпирая камеры.
VII
Для фрау Беаты настали тяжелые дни.
Утром маленькая фрау Аликс принесла ей из тюремной кухни оловянный котелок с похлебкой и кусок хлеба. Бурая
Днем ее отправили в швейную мастерскую, где она чувствовала себя лучше, чем в камере, так как громкие разговоры были там запрещены. К обеду она принесла себе в жестяном котелке жидкого горохового супа и съела его, чтобы утолить голод. Адвокат не явился, с внешним миром у нее не было никакой связи, она была безнадежно отрезана от жизни. Что делает Криста? Ее дорогая девочка, должно быть, мечется в отчаянии, бегает от Понтия к Пилату, но на все ведь нужно время. Куда девались все ее знакомые и друзья? Одни – евреи – сами нуждались в помощи, другие побывали в Биркхольце и тоже были на подозрении. С большинством старых знакомых они порвали, так как те уже вступили или собирались вступить в национал-социалистскую партию, и надежда на них была плоха. Она с ужасом признавалась себе, что осталась в полном одиночестве.
В швейной мастерской ей сделали несколько грубых замечаний; когда она закончила починку рваного фартука, мастерская закрылась, и она вернулась в свою камеру. Фрау Лукач сидела на кровати и болтала ногами, чулки у нее неряшливо спустились до самых щиколоток.
– Мое дело отложено на два дня, – угрюмо проворчала она. – Аликс и Рюдигер в прачечной.
Фрау Беата отнюдь не тосковала по ним; она так устала, что, как обессилевшее животное, повалилась на пол и уснула.
Она прожила в каком-то оцепенении следующий день и еще один день, терзаемая все теми же мыслями. Ни о чем другом она не думала и не хотела думать. В одно прекрасное утро фрау Лукач, неумолчно болтая, распрощалась с соседками по камере и отправилась на суд. Фрау Беата провела этот день в швейной мастерской, безучастная ко всему, и очнулась только, когда фрау Лукач снова с шумом ворвалась в камеру.
Фрау Лукач была сильно возбуждена. После долгого перерыва она снова увидела людей, что-то похожее на жизнь; кроме того, она рассмешила судей, что было для нее сущей отрадой. Когда фрау Лукач рассказывала, как она накрыла Вальтера и Эмми в своей квартире, как она вышвырнула Эмми на лестницу, как Эмми стояла там в одном белье, судьи смеялись, а публика просто ржала от удовольствия. Это ли не успех!
А Эмми сидела на свидетельской скамье красная как рак… Ведь каждый представлял себе ее на лестнице в одном белье, а сюда она явилась разодетая, и на голове у нее красовалась высокая шляпа с пером чайки!
Фрау Лукач наслаждалась своим успехом. И это был не единственный ее успех. В числе свидетелей находилась мать Эмми, выступавшая, по требованию адвоката, как свидетельница защиты. Эта иссохшая швея-пальтовщица, которой приходилось подпоясываться веревкой, чтобы не потерять свои юбки, рассказала, как ее кормила
Это было вторым успехом фрау Лукач. Но когда допрашивали свидетеля Вальтера, она допустила крупный промах, крикнув:
– Почему вы не арестуете этого человека? Ведь он в десять раз виновнее меня, господа судьи! Ведь он целый год слушал радио вместе со мной!
Вальтер громко засмеялся и сказал:
– Что тут скажешь! Только посмеешься! Эта женщина спятила.
А судья рассердился и сказал подсудимой:
– Предоставьте уж нам судить о том, кого нам арестовывать!
Да, он рассердился! Но в общем фрау Лукач была вполне довольна сегодняшним днем; она пригласила обитательниц камеры и новую даму, которая прибыла только вчера, к себе на торжественный обед; да, да, она даст им обед, как только они выйдут на волю. Они смогут есть все, что только душе угодно – телячье жаркое, свинину, бифштекс. И будут есть до отвала, пока не лопнут. Это было очень радушное приглашение, все заранее радовались обеду.
Унылая вдова, однако, спросила:
– Вас, значит, окончательно оправдали, фрау Лукач?
Фрау Лукач весело рассмеялась. В камере уже стало темно.
– Оправдали? Как это вы себе представляете? Разве суд оправдал хоть кого-нибудь, кто попался в его когти? Но я отделалась тремя годами каторжной тюрьмы, а ведь могла получить целых пять! И все потому, что я рассмешила судей!
Некоторое время все молчали. Три года каторжной тюрьмы не шутка! Фрау Лукач и сама почувствовала, что ей надо успокоить своих слушателей.
– Три года! Э! Что такое три года? Пройдут – и оглянуться не успеешь.
Снова наступила темная ночь, а фрау Лукач все еще говорила и говорила… Она готова была часами рассказывать о сегодняшнем суде. Она уже рисовала себе вплоть до мельчайших подробностей свою жизнь после этих трех лет! Все до мельчайших подробностей. С Вальтером и Эмми она снова помирится, для виду только, понятно! Она скажет им: такое уж было время, все были сами не свои! Она позовет их обедать и угостит хорошим вином. А в соседней комнате тем временем накалит щипцы для завивки, подкрадется и ткнет раскаленные щипцы в нос Эмми, а Вальтеру – в глаза. «Это тебе за то, что я спятила!» И не успеют они очухаться, как у нее уже будет наготове кухонный нож, – она попросту перережет им обоим глотку – чик, чик, чик! И дело в шляпе! На это много времени не потребуется.
В это мгновение загремели ключи, дверь открылась, все испуганно выпрямились – обе женщины на кровати, маленькая фрау Аликс и фрау Беата на полу.
Надзирательница блеснула электрическим фонарем.
– Фрау Беата Лерхе-Шелльхаммер! – крикнула она. – Приготовиться к допросу!
– Так скоро? – прошептала тоненькая фрау Аликс. – Ведь на допрос вызывают не раньше, чем через две недели.
– Ни пуха ни пера! – развязно крикнула фрау Лукач вслед фрау Беате.