Пляска смерти
Шрифт:
– Мужество и терпение, терпение и мужество, фрейлейн Марион! – говорил он. – Вот увидите, весь мир восстанет против этой банды.
Есть, значит, и такие немцы! Эта мысль была отрадой для Марион. Теперь ее глубоко волновало то, что седоголового Глейхена отправляют на фронт.
Каждую неделю Марион навещала больную фрау Глейхен и очень подружилась с ней.
Нет, не так уж все безнадежно! Амзельвизские садоводы и крестьяне были так же приветливы и услужливы, как прежде. Марион все отчетливее сознавала, что только некоторые слои народа, и прежде всего развращенная молодежь, выказывают ненависть к евреям; «чернь и юношество, натасканное травить людей», –
Время от времени случалось и что-нибудь неожиданно приятное. Так, ее прежний поклонник, юный Вольф фон Тюнен, награжденный Рыцарским крестом, на глазах у всех радостно приветствовал ее на Вильгельмштрассе и проводил через весь город. Конечно, капитан с Рыцарским крестом мог вести себя как ему угодно. Но все-таки это было нечто, и Марион в тот день чувствовала себя счастливой.
Бодрое настроение Марион объяснялось еще и другой причиной, о которой никто не подозревал. Большая тяжесть спала с ее души: гаулейтер забыл о ней. По-видимому, он больше ею не интересовался, и Марион вздохнула с облегчением. Ей было известно, что сначала он был в России, потом ездил по политическим делам в Бухарест и, наконец, много месяцев провел в Риме. В город он наведывался очень редко и оставался в нем несколько дней, не более. Однажды он передал ей привет через ротмистра Мена, в другой раз прислал букет великолепных красных роз, которые мамушка тут же выкинула на помойку, как будто они были отравлены. Больше она о нем ничего не слышала и благодарила за это судьбу.
В Зальцбурге состоялся съезд всех гаулейтеров рейха, о чем, по словам фрау Глейхен, передавало даже английское радио. С тех пор в городе стали упорно говорить, что Румпф снова впал в немилость, и Марион больше всех радовалась этим слухам. Поговаривали даже о том, что гаулейтер не вернется в город, в заместители ему прочили гаулейтера Тюрингии.
Но однажды, уже в конце зимы, в школу вдруг позвонили: господин ротмистр Мен намеревается возобновить уроки итальянского языка, просит, однако, Марион предварительно поговорить с ним по телефону. У Марион замерло сердце от страха. Значит, все это были пустые слухи, и гаулейтер снова в городе! Из разговора по телефону Марион узнала, что Румпф приехал надолго, он нуждается в отдыхе и просит Марион завтра отужинать у него. Других гостей он не ждет. Значит, Марион предстояло удовольствие пробыть с ним несколько часов наедине. Нельзя сказать, чтоб это ее обрадовало; впрочем, ротмистр намекнул, что гаулейтер чувствует себя не совсем хорошо. «Что ж, – сказала она себе, – и эти несколько часов скоро останутся позади. Только бы он не набрел на какой-нибудь новый замок в Польше!»
Она решила держать себя с ним, как обычно: любезно, с виду совершенно естественно, но вместе с тем все время быть начеку; мамушка отпустила ее с тысячью предостережений. Марион смеялась. Около восьми она вышла из дому; тускло светила луна, дул сильный ветер.
Ее, как всегда, встретил ротмистр Мен, но в прихожей ей помог раздеться не лакей, а старый камердинер Румпфа, служивший прежде у какого-то короля. Гаулейтер, одетый в штатское, уже спускался по лестнице к ней навстречу.
– Как я рад, что, наконец, снова вижу вас! – по-итальянски крикнул он еще с лестницы и крепко пожал ей руку. – Надеюсь, у вас все благополучно?
– Благодарю вас, господин гаулейтер! – весело отвечала Марион и рассмеялась своим обычным задушевным смехом.
– Милости прошу, – сказал Румпф. – Сегодня вам придется довольствоваться моим обществом.
Только в столовой Марион заметила, как изменился гаулейтер. Он осунулся, лицо его поблекло и пожелтело. Волосы он теперь носил чуть подлиннее, но так же тщательно причесывал их на пробор. Рыжеватые бакенбарды выглядели менее холеными, можно даже сказать, запущенными. Особенно же бросалось в глаза, что он держался не так прямо, как прежде. Куда девалась его выправка! А может быть, это ей только казалось оттого, что на нем был просторный и светлый штатский костюм?
– Вы не совсем хорошо себя чувствуете? – спросила Марион.
– Этого я не сказал бы, – ответил Румпф хрипловатым голосом, из которого, казалось, выпала присущая ему металлическая нота. – Но, видимо, я очень переутомился. Прошу вас, Марион, садитесь и будьте как дома. Надеюсь, вы довольны моими успехами в итальянском? Это все римская поездка…
– По правде говоря, я не только довольна, я просто поражена, – сказала Марион. Ее в самом деле удивило хорошее произношение Румпфа.
Старый, седой как лунь лакей прислуживал за столом, задерживаясь в комнате не дольше, чем того требовали его обязанности.
XII
– Откровенно говоря, – начал Румпф по-немецки, когда они остались одни, – я болен душевно. Русский фронт надломил меня!
– Но ведь победные донесения следуют одно за другим? – сказала Марион.
– Да! – Румпф, смеясь, кивнул и наполнил бокалы. – Да, слава богу, это так, по крайней мере на сегодняшний день. По моему мнению, мы слишком много взяли на себя. Я всегда был против войны с Россией и стою на том и поныне, и я напрямик сказал об этом высокому начальству. Но высокое начальство знает все лучше всех и не желает считаться с мнением простых смертных! – Румпф язвительно рассмеялся, его темно-голубые глаза сверкнули. Он тряхнул головой и чокнулся с Марион. – Оставим этот разговор!
Гаулейтер стал рассказывать обо всех местах, где он побывал за долгие месяцы своего отсутствия.
Он говорил о Бухаресте, Будапеште, Стамбуле и всего подробнее о Риме.
– А теперь ваша очередь – расскажите мне что-нибудь, Марион, – внезапно прервал он себя. – И прежде всего расскажите, как это вам удается всегда быть такой веселой! Я хочу брать у вас уроки смеха!
– Уроки смеха! – Марион это показалось необычайно забавным, и она рассмеялась тем заразительным смехом, перед которым никто не мог устоять.
– Я охотно научу вас смеяться, господин гаулейтер, – с готовностью отозвалась она.
– Да, это бесценное искусство! Я завидую вам! – прибавил Румпф, накладывая ей на тарелку ломтики жаркого. – Вам никогда не бывает скучно? Как вы этого достигаете?
– Скучно? – удивленно переспросила Марион. – Нет, я не скучаю.
– Вы должны научить и меня этому великому искусству, – взмолился Румпф. – Вы же знаете, скука – мой заклятый враг.
– Да, вы часто мне это говорили, – сказала Марион. – Я занята в школе да еще работаю дома. У меня не остается времени скучать.
Румпф весело рассмеялся.
– И все это вам не наскучило? – Он осушил свой бокал и вновь наполнил его вином из графина.
Марион заметила, что сегодня он пил больше и жаднее, чем всегда. Казалось, он был охвачен какой-то странной тревогой.
– У меня тоже есть моя работа, – снова начал Румпф, – но я даже вам сказать не могу, как она мне надоела! Невыносимо! – Марион отказывалась его понять. – Но ведь школа и ваши уроки не отнимают у вас всего дня. А что вы делаете потом?