Пляска смерти
Шрифт:
— Вы хотите сказать, что этого не делаете, когда меня нет с вами?
— Все прикосновения, которые мне дозволены, — это только когда ты с нами, — сказал Ашер. Его очередь была говорить сердито. Но гнев окрасил его голос жаром.
Я все смотрела на Жан-Клода.
— Ты нам не веришь? — спросил он.
— Не то чтобы… — Я попыталась вложить это в слова: — Как ты можешь быть вот так близко к нему и отказать?
— Спасибо за такие слова, — сказал Ашер.
— А что бы сделала ты, ma petite, увидев нас
— Я… не знаю. Наверное, зависит от того, что ты понимаешь под «объятиями».
— Секс, ma petite. Секс.
Я открыла рот, закрыла, не зная, что сказать.
— Не знаю.
— Я знаю. Тебя смело бы прочь. Ты бы оставила мою постель, разрушила бы нашу силу, наш триумвират. Ты бы могла сбежать к нашему столь консервативному Ричарду или бы бросила нас обоих. Ты была бы так шокирована, так не готова принять подобные вещи.
— Может быть, но я же не психовала насчет тебя с Огюстином.
— Там ты участвовала. Мы делили его с тобой. Если бы ты увидела нас только вдвоем, восприняла бы по-другому.
— Ну, во-первых, он нам чужой…
— Погоди, — перебил Ашер. — Ты хочешь сказать, что готова делить со мной Жан-Клода?
— Мы и так все друг другом делимся.
Он покачал головой:
— Мы делим тебя, Анита, а друг друга едва ли касаемся.
— Не надо об этом сегодня, Ашер. Я тебя прошу и как твой друг, и как твой мастер. Когда наши гости уедут, вернемся к этому обсуждению.
— Даешь слово? — спросил Ашер.
— Даю слово.
Я кивнула.
— Когда не будем сидеть по самую задницу в аллигаторах и когда у меня будет несколько дней переварить эту новость.
— Для тебя это новость — что я хочу быть его любовником? — спросил Ашер.
Я покачала головой:
— Честно говоря, я думала, что вы у меня за спиной как кролики. Знаешь, страусиная политика: «не спрашивай — не скажут». Мне и в голову не приходило, что все ваши прикосновения — только при мне.
— Я думал, что ты в этом увидишь с нашей стороны нечестность, — сказал Жан-Клод.
— С другой женщиной — да, но у меня аппаратура не та. В смысле, что если мужики с тобой такое будут делать, то у меня просто нужных частей нет. Но я думала, что делю тебя не с какими-то мужиками, а с Ашером. Это же не просто первый попавшийся хмырь с улицы.
— Ты хочешь сказать, что для Ашера ты делаешь исключение из правил?
— Я даже не знаю, есть ли у меня правила, но я не хочу делить тебя ни с кем, не больше, чем ты хочешь меня с кем-нибудь делить. Но я предполагала, что вы с Ашером любовники — в мое отсутствие.
Наконец-то вот она, правда.
— И почему ты так думала?
Я показала на Ашера:
— Посмотри на него. Посмотри, как он на тебя смотрит.
Ашер засмеялся:
— Ты хочешь сказать, я так прекрасен, что мне никто не может отказать?
— Именно так, — кивнула я.
Лицо его смягчилось, он встал рядом со мной.
— Анита, ты возвращаешь молодость моему сердцу.
Я
— А ты иногда заставляешь меня чувствовать себя просто младенцем.
— Pourquoi?
— Потому что я могу взять в постель вас обоих, но предполагала, что вы любите друг друга у меня за спиной, чтобы пощадить мои чувства. Это мне казалось аккуратным и чистым решением. Мне не надо было разбираться в своих чувствах насчет того, что вы пара, зато каждый получал, что ему нужно. А оказалось, что Жан-Клод вел себя очень, очень хорошо, а ты чувствовал себя заброшенным.
— Отвергнутым, — поправил он, мрачно глядя на Жан-Клода.
Я взяла его за лицо, повернула к себе.
— Это была моя вина, а не его. Он прав, Ашер. Ты меня знаешь. Я могу не замечать слона в гостиной, пока не вляпаюсь в навоз по самые уши, но если заставить меня посмотреть на это, пока до ушей еще не дошло, я могу это плохо принять. Если бы я застала вас вдвоем, я бы сделала из этого повод сбежать ко всем чертям. Жан-Клод в этом прав.
— А теперь? — спросил он.
— Не знаю. И это действительно правда. Пока я не видела, как Жан-Клод целует Огги, пока не участвовала в этом, я бы точно сказала «нет». Не просто «нет», а «нет, черт побери!». — Я опустила глаза — не зная, от смущения, от недовольства или просто мне так свойственно. — Но я хочу, чтобы счастливы были все, кого я люблю. Это я знаю. Я хочу, чтобы все мы были счастливы и перестали убегать. — Рукой я коснулась своего живота, столь красивого и плоского от упражнений. — Перестали притворяться, что мы какие-то не такие, как есть на самом деле. — Я взглянула на него. — Никто не спросил, каковы твои чувства насчет ребенка. В смысле, у тебя те же шансы, что у Жан-Клода. В смысле, шансы быть отцом.
Он улыбнулся:
— Я — эгоист и сволочь. Проснулся пьяный от силы и забыл, что с тобой творилось эти несколько часов. Прости.
Я покачала головой:
— Я игнорировала эту проблему куда дольше.
— Я в постели двоих, которых я люблю, и проблемы в этом нет. Мне повезло больше, и я счастливее, чем мог даже мечтать.
— Но…
Он положил пальцы мне на губы:
— Тише. Ты хочешь спросить, каковы мои чувства насчет твоей беременности. Ну какие они могут быть, кроме счастья, что будет в нашей жизни маленькая ты или маленький Жан-Клод? Джулианна сожалела, что не подарила мне ребенка.
Впервые он назвал ее имя без этой болезненной печали.
Я поцеловала его пальцы и отодвинула руку, чтобы сказать:
— Ты этой беременностью счастлив?
— Не счастлив и не несчастлив, но я очень счастлив сейчас быть рядом с тобой. Я горд, что могу назвать себя твоим любовником. Ты воистину хочешь, чтобы мы все были счастливы, Анита. И ты понятия не имеешь, насколько это редко для двоих быть в таких отношениях, когда по-настоящему хотят счастья друг другу, но ты жонглируешь многими сердцами и желаешь счастья для всех. Редчайший случай — такое желание.