Пляска смерти
Шрифт:
Я посмотрела на него, но даже уцелевшая половина его лица ничего мне не сказала. Такой же красивый и безжизненный, каким бывает иногда Жан-Клод. Будто смотришь на картину, на портрет красавца-принца, возвращающегося из битвы. Даже когда я взяла его руку в свои, он остался так же далек и отстранен, будто висел на стене музея.
Жан-Клод уже отдирал пластырь от груди Реквиема. Я склонилась над рукой и тоже занялась пластырем, держа его руку в своей, потом стала разматывать марлю. Кисть была исчеркана мелкими и не такими уж мелкими порезами.
Я посмотрела ему в лицо, и он встретил мой взгляд. На миг я увидела в этих глазах злость, и тут же они снова стали пустыми.
— Так называемые оборонительные раны. Ты держал руку перед лицом, потому что именно туда она хотела попасть.
— Не только, ma petite.
Голос Жан-Клода привлек мое внимание к нему — и к обнаженной груди Реквиема.
Я выдохнула сквозь зубы с шипением, потому что он был прав. На бледной мускулистой груди ран было меньше, чем на руке, но они были глубже.
Я исследовала одну под грудиной. Она была глубокой, и виднелся след рукояти на коже. Я посмотрела ему в лицо и, наверное, не смогла скрыть своих чувств.
— Ты так потрясена, Анита. Почему?
— Она метила в сердце. Она хотела тебя убить.
— Я говорил тебе это вечером, ma petite.
— Я знаю, ты говорил, что она пыталась убить его, но… — Я провела пальцами по краю другой раны, между ребрами. Колотая рана, нанесена куда нужно. Она пыталась изрезать его лицо, и следы на руке показывали, что она хотела только его изуродовать, но раны на животе и на груди — эти планировались как смертельные. — Она знала, куда бить. — Мое уважение к Менг Дье возросло, и страх перед ней — тоже. — И все это делалось на глазах у посетителей?
— Не все, — сказал Реквием, — но большая часть.
Я посмотрела на Жан-Клода:
— И никто не вызвал полицию?
У него хватило такта отвести взгляд — не смущенно, но…
— Что ты сделал? — спросила я.
— Массовый гипноз не запрещен, ma petite. Только индивидуальный.
— Ты зачаровал публику.
— Мы с Ашером.
Я положила руку над раной, которая, похоже, пришлась ближе всего к сердцу. Мне в голову пришла мысль.
— Ты говорил, она напала на Ашера. Он тоже так пострадал?
— Нет.
— Я думаю, она знала, что вы с Жан-Клодом ее убьете, если она убьет Ашера. Я думаю, она считала, что я для вас менее ценен.
И снова голос его стал безжизненным, но сама эта безжизненность заставила меня поднять на него глаза.
— Желчно звучит.
Он отвернулся, улыбнувшись едва заметно.
— Я хотел, чтобы прозвучало безразлично.
— Я много слышала вампирских голосов. В самом безразличии есть свои оттенки.
— Я дурак был, что сказал ей при народе, но она напирала, спрашивала,
Тут он посмотрел на меня наконец, и мне пришлось сделать усилие, чтобы не отвести глаза, — не из-за его вампирской силы, а потому что больно было смотреть на избитое лицо и понимать, что каким-то странным образом я в этом виновата.
— Ты и вправду сказал Менг Дье, что бросил ее, думая, что это из-за нее я тебе отказала?
— Не такими словами, но да.
Я вздохнула и покачала головой:
— Ох, Реквием! Я хочу сказать, я не думала, что она так резко это воспримет, — я показала на его раны, — но гордость не дала бы ей спустить это просто так.
— Гордость, — кивнул он, но остановился, не закончив движения из-за боли. — У нее гордости много, а у меня, кажется, совсем нет.
Он посмотрел на меня, и его глаза, его лицо наполняло такое чувство, что я просто не выдержала и отвела взгляд.
— Не надо, — шепнула я.
Он соскользнул на пол, встал на колени — невольно застонав. Он взял мою руку, и я не отняла ее, это показалось бы мелочным.
— Что мне сделать, чтобы оказаться в твоей постели, Анита? Скажи, и я сделаю.
Я посмотрела ему в лицо, увидела в нем боль, и это не была боль ушибов и порезов. Я перевела взгляд на Жан-Клода:
— Это ardeur?
— Боюсь, что да, — ответил он.
Я повернулась к коленопреклоненному вампиру, понятия не имея, что ему сказать.
— Я такой урод для тебя? — спросил он.
— Нет, — сказала я, проводя пальцами по контуру его неповрежденной щеки. — Ты очень красив, и ты это знаешь.
Он попытался покачать головой, резко остановился — снова будто от боли.
— Если бы я был достаточно красив, ты бы взяла в свою постель меня, а не обратилась бы к этим чужакам. — Он опустил голову, сжимая мою руку двумя своими. Потом поднял лицо, и видно стало, что он плачет. — Анита, прошу тебя, умоляю, не отбрасывай меня в сторону так небрежно. Я знаю, что тебе не так приятно было мое внимание, как мне — прикосновения к твоему телу. Но я стану лучше, клянусь, если ты только дашь мне еще один шанс доставить тебе удовольствие. Я слишком старался быть с тобой осторожным. Я не понимал. Я умею лучше, я буду лучше.
Он зарылся лицом мне в колени и зарыдал.
— Я думаю, мы получили ответ, ma petite.
Я гладила волосы Реквиема и не поняла, о чем говорит Жан-Клод. Слишком я была оглушена, чтобы думать.
— Ответ на что?
— На вопрос о твоем действии на вампиров, отведавших когда-то ardeur. Я думаю, что ты вызываешь тягу, как Белль. — Он показал на Реквиема, цепляющегося за меня, плачущего мне в колени. — Он достаточно силен, чтобы быть мастером города, ma petite. Не так силен, как Огюстин или я, но достаточно. Ему не силы не хватает, а честолюбия. Он не хочет властвовать.