Плюс-минус бесконечность (сборник)
Шрифт:
Когда вернулся домой, поступил на факультет оборудования самолетов авиационного института — все же ближе к радиотехнике! А через три года перешел на только что образованный радиотехнический факультет.
Уже тогда в душе Антона диссонировали любовь к радиотехнике и неутомимая жажда полета. Из этой двойственности его вывело печальное происшествие в барокамере…
Тернист путь в большую науку… Браницкому не исполнилось и двадцати пяти, а одно из центральных издательств уже выпустило его книгу. Тридцать лет спустя Антон Феликсович поражался, как это ему тогда удалось. Мальчишка, даже не кандидат наук, явился в издательство с еще не написанной книгой. Заявку приняли,
Браницкого (он уже заведовал радиофизической лабораторией в НИИ) привлекло необычное применение довольно распространенного синтетического кристалла. Такие кристаллы тоннами выращивали на заводе, производящем пьезоэлектрические преобразователи. Антон не без труда приобрел там семьдесят пять граммов нужного ему сырья. Расходуя его по крупинкам, он добился нового, неизвестного ранее эффекта, который позволил осуществить прибор, отличавшийся от аналога малой стоимостью и простотой. Исследованию этого прибора и была посвящена диссертация Браницкого.
Накануне защиты явилась с визитом Донникова, начальница заводской лаборатории.
— С удовольствием прочитала ваш автореферат, Антон Феликсович, — начала она. — Рада за вас. Это, знаете ли, такой вклад… Ну, показывайте! Передавайте, так сказать, передовой научный опыт.
В тот день эталон, с которым сверял прибор Браницкий, не работал, и, чтобы не обидеть Донникову, он воспользовался первым, что попалось под руку, — лабораторным сигнал-генератором.
— Если сделать скидку на погрешность генератора, то приблизительное представление получить можно. Вот, смотрите, — он защелкал переключателем, — движение осциллограммы почти не зависит от режима, на него влияет только собственная нестабильность опорных колебаний, эталон-то отсутствует! Но при быстром переключении ошибка невелика, ведь частота генератора за это время не успевает намного измениться.
— Превосходно, поздравляю! — с чувством сказала Донникова.
Наступил решающий день. Первым оппонентом был опять-таки Форов, он дал блестящий отзыв. Но как не походила эта защита на защиту Иванова…
Доклад, выступления научного руководителя и оппонентов, письменные отзывы, поступившие в совет, вопросы и ответы — все шло по накатанной колее.
Профессор Волков, научный руководитель Браницкого, приехавший на защиту с удочками для подледного лова рыбы, был настолько уверен в благополучном исходе, что собирался до банкета посвятить часок-другой любимому занятию. Теперь, уже выступив, он согласно положению мог только кивать, улыбаться или хмуриться, но не имел права произнести слово.
Начались прения. Здесь-то и грянул гром.
Слово попросил главный инженер завода Голубев. Он поднял над головой прозрачный, сияющий мягкими отблесками кристалл размером с большое яблоко, затем передал его председателю совета.
— Вот такие кристаллы мы выращиваем.
Затем вынул готовый преобразователь.
— А это наша продукция, не хуже, чем у «Филиппса»!
Далее он извлек обломок кристалла чуть больше спичечной коробки.
— Приблизительно такое количество сырья мы передали Антону Феликсовичу по его просьбе. Он кустарно, на самом низком технологическом уровне изготовил несколько элементов для своего прибора. Антон Феликсович не станет отрицать, что идея применить в приборе наш кристалл, дешевый, легкообрабатываемый и высокоэффективный, в общем висела в воздухе. Неужели товарищ Браницкий всерьез думает, что мы не попытались выяснить возможность ее реализации? Так вот, у нас этим в течение года занималась заводская лаборатория.
Затем выступила Донникова:
— Раскрою секрет. Знаете, с помощью какой аппаратуры Антон Феликсович получил столь блестящий результат?
И она назвала марку лабораторного сигнал-генератора.
Члены совета недоуменно переговаривались.
Браницкий подготовился ко всему, кроме обвинения в обмане. Теперь бы он сказал: «Уважаемые члены совета! Прошу прервать заседание и образовать комиссию для проверки моих результатов. Если ее выводы окажутся неблагоприятными, то возобновлять защиту не потребуется, и тем самым мне будет отказано в присуждении степени. Если же мои результаты подтвердятся, то вспомните слова товарища Голубева насчет выдающегося достижения…» Но тогда, не обладая опытом, лишь твердил срывающимся голосом:
— Честное слово, данные верны… Уверяю вас!
Вмешался Форов:
— Мне кажется, дискуссия пошла по неправильному руслу. Если у заводских товарищей возникли сомнения, то, ознакомившись с авторефератом диссертации, а он был им послан полтора месяца назад, следовало сообщить в совет и потребовать от диссертанта документального подтверждения результатов.
Поднялся председатель совета:
— Товарищ Форов! Совсем недавно подвергли суровой критике вашу порочную идеалистическую книгу «Колебания и волны». Не потому ли вы так нетерпимы к критике? Вопрос ясен, остается проголосовать.
В наступившей на короткое время тишине послышался треск — это профессор Волков сломал удилище.
Браницкому не хватило одного голоса,
— Обжалуйте решение совета в ВАК, — настоятельно советовал Форов. — Ручаюсь, его отменят.
Но Браницкий был настолько подавлен, настолько опустошен, что ничего не хотел предпринимать. Им овладело оцепенение.
— Поступайте как знаете, — махнул рукой Форов.
С тех пор они не встречались.
Месяц спустя была образована комиссия, которая полностью реабилитировала Браницкого.
— Какая жалость!.. — повздыхала Донникона при случайной встрече. — Но вы сами виноваты, надо было заранее нас убедить, заручиться поддержкой. Ничего, все образуется…
И все действительно образовалось. Через три года Браницкий стал кандидатом наук. А еще через семь защитил докторскую.
В институте состоялся семинар на тему «Искусственный интеллект и будущее человеческого общества». Докладывал пятикурсник Сережа Лейбниц, которого окрестили Великим Математиком не столько благодаря знаменитой фамилии, сколько из-за преданности точным наукам.
— Хотите знать мнение академика Колмогорова? — спросил он, раскрывая папку. — Вот, слушайте. «Возможно ли создание искусственных существ, обладающих эмоциями, волей и мышлением вплоть до самых сложных его разновидностей? Важно отчетливо понимать, что в рамках материалистического мировоззрения не существует никаких состоятельных принципиальных аргументов против положительного ответа на этот вопрос».
— А собственное мнение у тебя есть? — съехидничал один из слушателей.
— Есть! Как сказал академик Глушков, возможность искусственного интеллекта — вообще уже не вопрос. Даже осторожные философы, которые совсем недавно встречали в штыки малейшее упоминание о машинном мышлении, сегодня признают, что машина в состоянии моделировать мышление. На большее они пока не согласны. Но почему только «моделировать»? Почему, я вас спрашиваю?!