Плыви ко мне
Шрифт:
— Я так чертовски горжусь тобой, Делайла, — говорит она, и еще один поток слез бежит по моим щекам.
— Я тоже собой горжусь, — отвечаю, чувствуя, как эта истина проникает в мои кости, в мое сердце.
Мой желудок просто кишит бабочками всю среду.
Я едва могу сосредоточиться на рукописи передо мной, так и не смогла выполнить все сообщения с почты, и буквально вылетаю с нашего еженедельного совещания, когда часы показывают конец рабочего дня.
В метро, как обычно, тесно
Отряхнув капли дождя, которые я собрала по пути, захожу в автоматические двери спортцентра, улыбнувшись женщине за стойкой.
Воздух уже пропитан хлором, тяжелым и густым, перемешанным с теплым духом, который я теперь ассоциирую с этим местом — чем-то душным и липким, но при этом каким-то образом притягательным.
Я сажусь в почти пустом кафе, прислушиваясь к непрерывному жужжанию соковыжималки и громкому смеху, доносящемуся из коридора, ведущего к раздевалкам.
Через приложение заказываю чайник чая на двоих, с молоком и сахаром, и начинаю осматриваться в ожидании — кто придет первым: мой напиток или Грей.
Женщина спускается по лестнице из тренажерного зала, ее волосы пропитаны потом. Ее спортивная сумка ударяется о бедра, обтянутые леггинсами, когда она поворачивает в сторону кафе. Поймав мой взгляд, она улыбается в ответ, быстро заказывая ягодный смузи у баристы за стойкой.
Я поворачиваю голову и выглядываю в окно, которое выходит на бассейн. Сегодня тут многолюдно, почти все дорожки заняты пловцами, каждый двигается в своем темпе. Детский бассейн пуст, за исключением одинокого надувного круга, покачивающегося на воде, но я замечаю, как по стенке уже выстраивается группа детей, полных нервного возбуждения. Один маленький мальчик, с ярко-оранжевыми нарукавниками и очками на лбу, радостно машет высокому спасателю.
Спасатель, которому он машет, подходит ближе, заслоняя мне вид, но я вижу, как он присаживается на уровень ребенка, жестами что-то объясняя, отчего мальчик взрывается диким смехом.
Только когда он выпрямляется, вытягивая шею, чтобы взглянуть на часы на стене, и поворачивается в сторону кафе, я понимаю, что это Грей.
Он смотрит прямо на меня и тихо машет рукой.
Я машу в ответ, чувствуя, как мое сердце начинает биться быстрее от одного его вида. Улыбка Грея поднимается на один уголок рта, и я наблюдаю, как он что-то говорит другому спасателю на смене и затем начинает сокращать расстояние между нами.
— Привет, — выдыхает он, источая запах хлора и свежей мяты, садясь напротив меня, и его длинные ноги случайно задевают мои колени под небольшим столом.
— И тебе привет.
Грей открывает рот, чтобы заговорить, но его перебивает чай, который я заказала. Пар поднимается от носика простого керамического чайника.
— Здесь тепло, — говорю я, поднимая чайник одной рукой и удерживая крышку указательным пальцем другой, наливая янтарную жидкость в чашку, стоящую ближе к Грею. — Но на улице холодно и мокро, поэтому я взяла чай на двоих. Ты не обязан пить, если не хочешь, просто мне нужно было что-то, чтобы согреться, так что…
Грей просто смотрит на меня, помогая приготовить наш чай с нужным количеством молока и сахара.
За спиной слышен визг ребенка, а потом громкий
— Делайла…
Я снова смотрю на Грея, его рука лежит расслабленно на столе. Моя рука дрожит от желания прикоснуться к его, переплести наши пальцы и почувствовать, как его большой палец гладит мои костяшки, как он всегда это делает, когда держит меня за руку. Мое тело, мое сердце, моя душа… они все тянутся к нему. Этот мужчина передо мной, я чувствую его своим, моим. Но сначала мне нужна вся правда. Грей знает, как я устроена — мой слегка навязчивый подход к планированию, мою трудовую этику, мою борьбу с тем, чтобы открыться для любви.
Я знаю части Грея — его семейные ценности, его любовь и страсть ко всему, что связано с плаванием, его большое золотое сердце, которое он носит нараспашку, — но я не знаю всего. Пока что.
— Если у нас что-то получится, мне нужно знать все, — говорю я. — Начнешь с самого начала?
Глаза Грея, твердые и уверенные, не отрываются от моих, пока он кивает.
— Я люблю плавать, быть в воде столько, сколько себя помню. Уже в детстве было ясно, что у меня есть способности для соревнований, но я особо об этом не задумывался, пока не стал подростком. Моя мама… — веки Грея дрогнули, но он не опустил взгляд. — Моя мама заболела раком груди, когда мне было четырнадцать. Это случилось внезапно, неожиданно. Одна минута — она на кухне, готовит нам завтрак, отвозит нас в школу, целует на прощание, хотя мы корчились от смущения, боясь, что это увидят наши друзья. А в следующую минуту она уже лежала на больничной койке, совсем не похожая на себя, бледная, как простыня, волосы становились все короче с каждым визитом. Она болела почти два года, и мы были… потеряны. Полностью. Мой старший брат Ноа, ему было семнадцать, когда началась первая химиотерапия, он помогал отцу и взял на себя роль, которую исполняла мама. Он получил водительские права только для того, чтобы нам с братьями не приходилось ездить в школу на автобусе.
Я с трудом проглатываю слишком горячий глоток чая, чувствуя, как горячие слезы начинают жечь глаза.
— Грей…
Он качает головой, его глаза блестят, и я понимаю, как больно ему говорить об этом вслух. Не раздумывая больше ни секунды, я хватаю его за руку и сжимаю крепко.
— Сейчас с ней все в порядке, — он успокаивает, сжав губы. — Но те годы были тяжелыми для каждого из нас. Я погружался в воду с головой, это было единственное место, где я мог заткнуть свои мысли. Мама была так горда, когда увидела, как я выступаю, когда ее наконец-то отправили в ремиссию, и это ощущение… эта эмоция — победа, гордость семьи, медаль или кубок в руках — это было как наркотик. И я давил на себя еще сильнее. Я соревновался в баттерфляе, оттачивал технику, свое тело. Моими успехами начала интересоваться британская пресса, и когда мне было почти двадцать один, я получил шанс поехать на летние Олимпийские игры…
— Почему я этого не видела? Твое лицо было бы на первых страницах таблоидов, наверняка…
— Между нами почти пять лет разницы, Делайла. Тебе было шестнадцать, ты готовилась к экзаменам и…
Мой бывший висит между нами, невидимой тенью. В шестнадцать я бы утонула в стопке учебников, отчаянно пытаясь запомнить ответы к экзаменам, и параллельно начинала отношения с Дэниелом. Подростковые гормоны, смешанные с постоянным страхом неудачи, сделали тот период моей жизни размытым вихрем воспоминаний.