Плыви ко мне

Нокс Элл

Выходя из лифта, я позволяю своим ногам вести меня вперед, пока не начинаю ощущать, будто лечу по идеально чистому мраморному полу фойе здания Грея. Ресепшионист машет мне на прощание, но я не могу поднять руку. Швейцар, открывающий дверь, поднимает шляпу, желая мне хорошего вечера, но я не могу заставить свои губы хоть что-то сказать в ответ.

На улице еще светло; люди идут по оживленным улицам Лондона, погруженные в свои жизни, не подозревая, что моя разрушается.

Кажется, я сажусь в метро, но я

не уверена.

Все ощущается, как сон; словно все покрыто мутной пленкой, которую я никак не могу смахнуть.

Ко мне приковано несколько странных взглядов, но я не могу найти в себе силы, чтобы беспокоиться, смущаться или чувствовать что-либо, кроме гнева и печали.

Эти две простые эмоции борются между собой за то, чтобы одержать верх, но едва первая подавляет вторую, как та наносит ответный удар, держа яд в руке.

Мое тело кажется пустой оболочкой, чужим для меня. Я смотрю на свои ноги на каблуках, наблюдая, как они ступают по бетонным ступеням, без малейшего понимания, куда я иду.

Передо мной появляется знакомая дверь, и, должно быть, подсознательно я понимаю, где нахожусь, потому что мои пальцы сжимаются в кулак, яростно стуча в дверь.

Но я не осознаю, где я, пока моя сестра не открывает дверь своей квартиры. Она уже в пижаме, с бокалом чего-то, напоминающего вино, в руке.

— Делайла… — я слышу, как она выдыхает, ее глаза бегают по моему лицу, по фигуре. — О боже, что случилось?

Кажется, я отталкиваю ее, прохожу несколько шагов до ее старого дивана и падаю на него лицом вниз.

Дверь закрывается с щелчком, потом я слышу, как она поворачивает ключ, а потом Аурелия уже рядом со мной, неистово откидывая волосы с моего лица.

— Что случилось? Ты ранена? Кто-то что-то сделал? Тебя ограбили, избили? — Ее дыхание сбивается, становится рваным и влажным от эмоций. — Делайла, ты меня пугаешь.

Я отрываю лицо от подушки, смутно замечая, как оставляю на ткани пятна от туши и тоналки, — мне плевать — и смотрю на свою младшую сестру через жгучую боль в глазах.

— Грей.

Это все, что мне удается произнести.

Его имя заставляет лицо Аурелии побледнеть еще больше.

— Что с ним? Он тебя обидел? Он… тронул тебя? Я его убью, клянусь, — шипит она.

Я качаю головой, мои волосы уже стали наэлектризованными от трения.

— Он… он не трогал меня. Но он… — Мой вдох сбивается, еще больше слез бьет из моих глаз. Кажется, меня сейчас вырвет. — Он разбил мне сердце.

— О, Делайла. — Аурелия обнимает меня, пряча в безопасном пространстве между шеей и плечом. Она тихонько укачивает нас обеих, издавая странно успокаивающий гул. — Давай, выпусти все, пусть все выйдет.

Кажется, она тоже плачет, поглаживая меня по волосам и держась так крепко, как будто пытается не дать мне сломаться.

— Кажется… — В горле нарастает

горечь. — Кажется, меня сейчас вырвет.

Ее маленькая рука идеально ложится в мою, как в детстве, когда она ведет меня в свою крошечную ванную, стелит полотенце под мои колени, чтобы мне не было холодно на полу, и собирает мои волосы на затылке, когда ужин, который Грей приготовил для меня всего час назад, вылетает обратно из моего желудка.

Свежие слезы наворачиваются на глаза, когда я вспоминаю, как Грей так же нежно держал мои волосы, когда меня рвало из-за мигрени.

Он держал меня, заботился обо мне… взял мое сердце и обещал, что позаботится и о нем.

— Только теперь он его разбил. Разорвал голыми руками и растоптал, — говорю я сквозь стиснутые зубы.

Я обещала себе, что никогда больше не позволю мужчине сделать это — взять мое сердце, только чтобы снова его уничтожить.

Мужчина, который называл себя моим отцом, сделал это, когда мне было тринадцать, и этой боли мне хватило на всю жизнь. То же самое сделал и Дэниел.

И вот я, по собственной глупости, позволила Грею заговорить меня и ранить меня снова.

Это именно то, чего я так боялась.

Со свернутым в узел пустым желудком, я ползу в кровать Аурелии, пытаясь спрятаться в знакомом запахе сестры и отключиться от всего мира.

— Ты расскажешь мне, что произошло?

— Открой интернет, — говорю я сдавленным голосом. — Найди Грея Миллена.

Пальцы летают по клавиатуре, и я понимаю, что она нашла то, что я искала, по звуку боли, который вырывается у нее из груди.

Это все это время было у меня под носом — вся карьера Грея и его появление в британских таблоидах, развернуто по всему интернету.

Как же это было до смешного легко найти.

— Я чувствую себя такой дурой, Аура.

— Почему? — Она крепко сжимает мою руку, ее глаза бегают по экрану, улавливая слова в статье.

— Потому что я… я позволила ему разбить мне сердце.

Аурелия поднимает глаза от яркого экрана телефона, давая мне возможность увидеть фото молодого Грея. Он стоит на пьедестале, держа в руках какой-то трофей, с безумной улыбкой на лице, с той самой ямочкой, которая мне так полюбилась.

— Я не понимаю…

— Он не сказал мне, Аура. Он не сказал, что был известным пловцом, что был в британской прессе, что…

— Он знал про Дэниела?

Я киваю.

— Я рассказала ему все… про отца… про Дэниела, а он все равно выбрал не говорить мне.

— Что изменилось? Почему он все-таки рассказал?

Я пожимаю плечами, стараясь проглотить отвратительный привкус во рту.

— Не знаю… Просто чувствую себя такой чертовой дурой.

Аурелия швыряет телефон на простыни и прижимается ко мне, аккуратно стирая большим пальцем дорожки слез с моих щек.