По дедовским рецептам
Шрифт:
Обращение с ивовым материалом требовало и умения, и терпения. Заготовленную лозу предварительно очищали от коры. Такая операция проходит легко со свежесрезанными ветвями. Если же их ошкуривать, скажем, зимой (а чаще всего так оно и бывало по деревенскому обычаю), то успевшие подсохнуть побеги предварительно замачивали в проточной воде и ошпаривали кипятком — «оживляли», чтобы кора была податливее. Затем материал выставляли на солнце, и прутья два-три дня подсыхали и отбеливались на воздухе. Правда, для плетения бытовых изделий повседневного обихода годились и целые, не очищенные от коры побеги.
Очень ответственным этапом подготовки материала было раскалывание лозы вдоль на две, три или четыре части. Делали это особым
Лишенные коры белые блестящие побеги красивы сами по себе. Но ивовых дел умельцы иной раз дополнительно их лакировали, красили, а иногда даже серебрили и золотили.
Много лозы шло на изготовление фашин — плетеных бортов земляных оборонительных укреплений. Они воздвигались быстро (помните, в стихотворении «Бородино»: «…построили редут…») и служили достаточно надежной защитой от вражеских пуль и ядер. Мирным же аналогом фашин были плетни и подобные им изгороди, без которых и усадьба — не усадьба, и выгон — не выгон.
ТОПОРНАЯ РАБОТА, КОТОРОЙ МОЖНО ГОРДИТЬСЯ
Краснолесье… Вслушайтесь в это слово. В нем все: удивление, восхищение и даже, если хотите, почтение перед неповторимым произведением природы — хвойным лесом. Он действительно красив, красен во все времена года, особенно сосновый бор с его красновато-золотистыми, озаренными солнцем стволами, уходящими торжественными колоннами в небесную синь. Зелень и золото — как не оценить эту роскошь, родившуюся в суровом северном крае! И наши предки любили и ценили краснолесье, невольно противопоставляя его чернолесью — лиственному лесу, теряющему на зиму листву и становящемуся безликим, темным, черным. Чернолесье к тому же обычно считалось прибежищем черной, нечистой силы: именно в нем, а не в сосновом бору, по народным поверьям, селились лешие, ведьмы и русалки.
Однако хвойный лес ценился не только за свою красоту. Он давал строевой материал, без которого невозможно представить жизнь деревянной древней Руси. Точнее, две его основные породы — сосну и ель. «Сосновая древесина крепче и прочнее еловой и по содержащейся в ней смоле не гниет и -долее, нежели ель, может с корою лежать в воде», — говорит старинная «Краткая российская дендрология». Добавим, что сосновая древесина к тому же плотная, мелкослойная, упругая, легко колющаяся вдоль. Лучшими качествами обладает центральная часть ствола — ядро, которое на спиле подсохшего бревна хорошо выделяется темным цветом. Больше других ценились во все времена высокоствольные и прямые сосны, выросшие в сухом песчаном бору-беломошнике. Их называли по-разному: рудовые, кандовые, а также жаровые, поскольку древесина у свежесрубленных деревьев, особенно если она влажная, желтовато-красноватая, несколько напоминающая по цвету жар раскалившихся в печке углей.
Стены старинных городов, частоколы укреплений, сторожевые башни, мосты, церкви, избы, амбары, колодезные срубы, бани — невозможно перечислить все строительные применения сосны. И это только на земле. А на воде? «По словам сведущих русских людей, сосновый корабль лучше корабля, построенного из дуба, а между тем во всей остальной Европе дуб считается наилучшим деревом для постройки кораблей», — говорит Д. Кайгородов в своих» Беседах о русском лесе». И объясняет, почему: «Сосновый корабль значительно дешевле дубового, а между тем гораздо лучше выносит различные невзгоды на море, в особенности между льдинами: там, где упругая сосна гнется и подается, менее упругий, хотя и твердый дуб трещит и ломается».
Как знать, может быть именно из такой сосны были срублены изображенные на этом старинном рисунке русские лодьи, издавна бороздившие суровые северные моря.
Из рудовой сосны изготавливали и прекрасный корабельный рангоут — мачты, реи, гафели, на которых крепились паруса. Упруго-гибкие деревянные конструкции хорошо противостояли шквалистым порывам ветра. Недаром иностранцы издавна плавали к российским берегам за строевым лесом для своих кораблей. Известно, например, что с этой целью норвежский наследный принц Магнус в начале XI века посетил устье Северной Двины.
Борис Годунов повелел обнести деревянными стенами границы всех посадов Москвы для защиты от вражеских нашествий. Строительство было начато в 1591 году и закончено менее чем за год. Огороженную таким образом часть столицы назвали Скородомом или Скородумом. Поляки, захватив Москву, сожгли деревянные стены, но укрепление возродилось вновь в 1633–1640 годах уже в виде земляного вала со рвом и тыном. В одной из старинных летописей рассказывается о строительстве таких стен: «У града около валу рубиша кожух и землю насыпаша, того же лета и ров копаше глубле человека». Здесь же приводится рисунок, на котором видно, как плотники возводят две параллельные рубленые стены (кожух), в промежуток между ними работники засыпают землю, таская ее в деревянных ведрах и в мешках, с наружной же стороны кожуха деревянными лопатами копают ров.
А за стенами московского Скородома, полностью оправдывая его название, раскинулся необычный, но тоже деревянный рынок. Здесь торговали … домами на вывоз. Вспомним описания страшных московских пожаров, периодически превращавших в пепел значительную часть города. Голландец Ян Стрейс, побывавший здесь в 1675 году, писал: «Несмотря на то, что два или три раза в неделю возникают пожары, погорельцы не терпят большой нужды и убытков… Ежели у кого дом сгорит до тла, тот может сразу же купить новый». Конечно, все было отнюдь не так безмятежно просто, как это казалось заезжему иностранцу, однако торговля большими и малыми готовыми срубами, которые легко можно было разобрать, перевезти и собрать снова на новом месте, способствовала тому, что город очень быстро отстраивался, оправляясь от пожаров.
В истории русского плотницкого искусства есть поистине уникальный пример, когда крепостные стены… путешествовали по воде. В 1551 году, в царствование Ивана Грозного, под Угличем были срублены и обработаны сосновые бревна для стен нового города. Затем бревна сплавили по Волге до устья реки Свияги, правого ее притока. Здесь, в нескольких десятках километров от Казани, их выловили и очень быстро — за четыре недели "собрали" город-крепость Свияжск, который в следующем году стал базой русских войск, осадивших и взявших столицу Казанского ханства.
Вероятно, именно из сосновых бревен рубили самые первые стены московского Кремля, то есть как раз те стены, которые и дали Москве право зваться городом. Благо, строительный материал был совсем рядом. Сосновые боры простирались тогда к западу и юго-западу от Кремлевского холма, где теперь Боровицкая площадь и ступенчатая пирамида Боровицкой башни. Лишь в начале XIV века Иван Калита возвел более прочные дубовые стены, которые простояли, впрочем, едва ли полстолетия. Внук Калиты Дмитрий Донской заменил их белокаменной кладкой. Потому и стали величать столицу великого княжества Московского белокаменной.