По дороге пряностей
Шрифт:
Правда, я и тут напустил тумана, когда перед закупориванием наполненных водой бочек, я трижды молился, затем выливал туда из своей фляжки немного лимонного сока, чтобы она как можно дольше не цвела, да и с цингой это вроде бы как должно было помочь нам побороться. Понятное дело, что никому я не говорил, что туда лью. И так во всех мелочах, почти в каждом случае, я делал какое-нибудь маленькое, но улучшение, вводя в недоумение команду и офицеров, но спорить конечно же никто не мог, корабль был мой, все расходы на жалование также нёс я. Попробуй тут поспорить или криво посмотреть, мигом окажешься на берегу, где уже ждали толпы
— Сеньор Витале! — позвал меня Бертуччи с борта корабля, когда я закончил осмотр дополнительных комплектов промасленных хлопковых парусов, а также более крепких их льняных, штормовых собратьев.
— Да, капитан? — я задрал голову, посмотрев наверх.
— Вы назначили дату отплытия? Команда волнуется, и хочет попросить хотя бы день побыть с родными, — спросил он.
— Дайте им три дня, — отмахнулся я, — мы выходим через две недели.
— Благодарю за ответ сеньор Витале, — поблагодарил меня он, передав ответ мичманам и боцманату.
Дальше эта новость разлетелась по всем уголкам корабля. Большинство тряслись от страха, поскольку морская навигация по Средиземному морю была закрыта ещё седьмого ноября, мы же, словно в насмешку и попирание всех привычных морских устоев отчаливали в самый разгар зимних штормов. Поэтому команда боялась, крестилась и молилась, а их родные со слезами провожали их каждый день на корабль, где они несли службу, тренируясь и оттачивая своё мастерство, по положенным им должностям.
***
15 декабря 1194 года от Р.Х., Венеция
Утром я проснулся свежим и бодрым, несмотря на то, что допоздна разбирался с опять накопившейся корреспонденцией. Первому я конечно отвечал своему неизвестному сопернику по шахматной партии, который оказался весьма искусным противником, а дальше уже по мере важности лиц, кто эти письма присылал.
К большой радости мамы, неделю назад во всех соборах и церквях огласили приказ Папы, который снимал с меня отречение, и она тут же немедленно отвела меня на мессу, заставив к тому же принести дары епископу. Пришлось скрипя зубами и тут раскошелиться, лишь бы сделать ей приятное. Она и правда сияла от счастья в этот день, хотя морщинок на лице добавилось, когда упомянул за ужином о дне отплытия. Мама стала снова плакать, а отец её успокаивать. Когда же она успокоилась, он вынес мне византийский небольшой изогнутый составной лук с двумя мощными плечами, пару колчанов со стрелами и мешочек с тетивами.
— Знаю, ты любишь стрелять, — протянул он мне весьма дорогой подарок, — развлечёшь себя в дороге.
— Спасибо пап! — обрадовался я, прижавшись к нему.
Мама подошла и тоже протянула мне чётки с небольшим чёрным крестиком.
— Попросила освятить их во всех соборах, надеюсь они тоже помогут тебе.
Подтянув её к себе, мы все трое замерли в семейных объятьях.
***
Я с теплотой вспоминал вчерашний вечер, поворачиваясь по команде Роксаны, которая мыла
— Не ной! — прикрикнул я на неё, — чего тут ещё больше сырости разводишь!
С красными глазами и сопливым носом, она делала свою работу, заливаясь при этом слезами.
— Но. но… — это всё, на что её хватало, перед очередным плачем навзрыд.
— Вот дура, — я покачал головой, сказав заканчивать помывку.
Затем выгнав её, надел свой лучший шёлковый костюм, опоясался дорогущим золотым поясом, затем закрепил на нём кинжал и повесил на шею огромный рубин, просто висящий на двух кольцах крепления сверху и снизу, затем посмотрелся в маленькое изогнутое стеклянное зеркало собственного производства и признал, что годен предстать пред народом.
Мои остальные вещи были уже на корабле, так что я кликнув охрану, простился с мамой, которая тоже рыдала у себя в комнате, и отправился к лодке. Все до единого, кто видел меня проплывающим по каналам, здоровались и желали хорошего пути. Очень много незнакомых лиц поплыли вслед за мной, и провожали до самой пристани у дворца дожа. Практически все были в курсе, что мы плывём в неизвестность и многие нас заранее хоронили. Особенно выделялись семьи команды, которые навзрыд провожали отцов, детей и других близких членов семьи.
— Доброе утро сеньор Франческо, — поздоровался я с нахмуренным компаньоном, — чего такие пасмурные?
— Чувство беспокойства меня съедает Витале, вот уже третий день, — неожиданно признался он, — словно и правда провожаю вас в последний путь.
— Ну, кому суждено быть повешенным, тот не утонет, — философски ответил я, вызвав изумлённый взгляд с его стороны.
Раздосадовано сплюнув в мою сторону, он перекрестился.
— Ладно, шутки в сторону, — я передал ему пакет документов, — здесь как обычно, инструкции.
— Технологии зеркал есть? — он суетливо засунул бумаги себе под одежду.
— Да, как договаривались, два вида, один для богатых людей, второй для безумно богатых, — хмыкнул я, — и не давайте мастеровым простаивать, а то видел я как они вернувшись к своим привычным производствам, теперь халтурят.
Я погрозил кулаком в сторону Арсенала.
— Не волнуйся, я за всем прослежу, у меня всё больше появляется нужных людей для тотального контроля.
— Бумаги, на треть нашей с вами производственной собственности у моего отца, — вспомнил я, — если не вернусь в течение трёх лет, это будет мой вам подарок. Уж постарайтесь чтобы оставшаяся последняя треть у родителей приносила им хорошую прибыль, мало ли что случится.
— За это точно не стоит волноваться, — отмахнулся он, — я был против твоего предложения, но ты сам так решил.
— Ладно, — я вздохнул и протянул ему руку, — до встречи сеньор Франческо.
— До встречи Витале, — он пожал её в ответ, — возвращайся с деньгами.
Я засмеялся, кто-кто, а компаньон даже в такой момент думает о прибыли.
Помахав рукой всем провожающим, я взобрался на борт. Ждали только меня. Громко на рынде отбили склянки, удивив фактом наличия латунного колокола на корабле окружающий народ, и по приказу капитана матросы поставили кливер. Корабль словно прощаясь с родным городом, сначала нехотя разворачивался, но по мере поворота, вставая в бейдевинд от набегающего ветра, стал всё больше прибавлять вскорости.