По дорожкам битого стекла
Шрифт:
— Хочу, чтобы было тепло, — сказал Макс, присаживаясь на бордюр.
— Хочу быть бомжом, — сказал он, плотнее вживаясь в роль.
— Ты и так бомж, — улыбнулся Герман.
— Мне стыдно.
— За что?
— За то, что ты меня подобрал, а теперь я стал твоим проектом.
Герман из солидарности присел рядом.
— Кто бы меня теперь подобрал? Нас всех, — сказал он, обхватывая руками острые колени. — Подберите бродячую рок-группу! — обратился он к какой-то проходящей рядом женщине.
Та ничего не ответила, лишь презрительно фыркнула.
— Никому
Жизнь потянулась в ожидании лета под дулом ноября.
Они были на какой-то готической вечеринке. Максу казалось до ужаса скучным наблюдать всё с позиции зрителя. Клуб вне гримёрок и сцены не представлял для него ценности. Отсутствие живой музыки навевало мысль о сельских дискотеках где-то в Аду.
— Скучно, — сказал он Герману.
— А ты что — ожидал попасть в «Batcave»?
Тот ничего не ответил. Глядя на этих людей, невольно хотелось проклинать это пустое и броское время. Уже не вернуть «Batcave», разница места и времени беспощадна. Им осталось только горевать по эпохе, которую они так и не застали. И вряд ли могли себе даже представить. Но в них жила эта неясная ностальгия по миру, о котором они знали только по аудиозаписям и чёрно-белым фото.
Их даже узнавали некоторые посетители клуба, приветственно размахивали руками или просто кивали. Герман знал, что за ними наблюдают. Когда он отошёл, к Максу тут же подвалила какая-то девушка.
— Зачем ты тусуешься с этим идиотом? — спросила она.
Макса раздражало, что во время разговора эта особа постоянно подпрыгивала и втягивала шею.
— Эти бездари тянут тебя на дно, — хмыкнула она, не дожидаясь ответа.
Макс так ничего и не сказал, молча развернулся и пошёл. Ему вообще было нечего говорить, хотелось съязвить, но на языке не хватало яда. Спутники странной чёрной мадам оживлённо зашептались.
Откуда-то из темноты снова появился Герман:
— Вот, стоило на пять минут тебя оставить, как ты тут же куда-то вляпался, — довольно громко произнёс он, утаскивая Макса за руку подальше от этих людей. Его распирало от смеха явного злорадства. Компания за столиком провожала их пронзительными взглядами. Недолго думая, Воронёнок демонстративно приобнял Макса за плечи.
— Ты их знаешь? — спросил тот, когда они переместились в туалет. Здесь было потише и вообще как-то более приятно, чем во всём клубе.
— Конечно, — ответил Герман. — «Devil's Rose» в полном составе. Ты же наверное, помнишь их по Хеллоуиновской патичке?
— А… кажись, она после нас выступала.
— Я с них угараю.
— А за что они тебя не любят?
— Ну зато, что я играю лучше их, а ещё люблю члены и трахаю свою сестру. Короче, за правду. Если быть честным, то меня мало кто любит. Может быть, потому что я лучший, а может, потому что я просто есть. Я не очень заморачиваюсь по этому поводу. Ты и так знаешь обо мне больше, чем все они, если ты всё ещё рядом, значит, это тебя не пугает, — Герман подмигнул своему отражению в мутном зеркале.
Они вышли на
— Тухло всё, — сказал Макс, глядя на разноцветную рябь от фонарей, растёкшуюся по луже.
— Не впадай в депрессию по причине того, что современную музыку не изменить. Всё пройдёт, если заниматься своим делом. Это просто затянувшееся похмелье, это пустота, которую невозможно выдохнуть. Ты чувствуешь себя живым, когда ты поёшь?
— Только в этот миг мне не страшно. Я чувствую словно вокруг меня ломаются бетонные стены, мои собственные рамки. А всё остальное время я словно сплю.
Они продолжали брести вдоль дороги. Даже ночью в Москве жизнь кипела, только сейчас она напоминала шевеление опарышей в трупе.
Герман хотел сделать репетиции чаще, но музыкантов это не устраивало. Очень скоро им пришлось расстаться с басистом по идеологическим причинам. Герман пожелал ему сдохнуть в дороге, но дальнейшая судьба его неизвестна. Воронёнок знал, что судьба в скором времени сжалится над ним и укажет верный путь.
Остаться без басиста в такой момент было чем-то сродни катастрофе. Он не торопился с поисками, доверяя своей интуиции. Он встретил в метро странного парня с огромным чехлом за спиной, в котором покоилось что-то явно больше обычной гитары. Это был странный тип со здоровенным начёсом иссиня чёрных волос. Он был одет в огромную камуфляжную куртку и постоянно теребил ногти, покрытые облезшим чёрным лаком. Герман долго смотрел на него с другого конца вагона, пока не решился подойти.
— Эй, ты часом не басист? — спросил он.
— Часом да, — ответил тот, пряча взгляд, по его щекам пробежал лёгкий румянец.
Он очень заметно нервничал в общении с незнакомыми людьми.
— Куда путь держишь? — спросил Герман, стараясь перекричать шум метрополитена.
— С репы.
— Чувак. Шли их к чёрту! Иди к нам. Хватит играть с говнарями.
Парень почесал голову, наводя на голове ещё больший беспорядок.
— Э-э-э… ну давай.
Они обменялись телефонами. Герман понял, что точно возьмёт его в группу, даже без предварительного прослушивания. Образ этого парня глубоко запал ему в душу.
Его звали Дани. Какая-то своеобразная вариация от имени, не имеющая иных привязок.
— Почему ты подошёл ко мне? — спросил он в следующий раз.
— Ну у тебя было такое выражение лица, что я сразу понял, что ты басист.
На репетиции он довольно быстро подбирал партии и вливался в струю. Все заметили, что с появлением нового басиста «Opium Crow» стали звучать агрессивнее и живее. Макс ничего толком не мог сказать про нового басиста кроме:
— Мне кажется, он внешне косит под Никки Сикса.