По древним тропам
Шрифт:
Захида погладила ему лицо.
— Захида, мы рады, что вы живы. Доктор сказал, что через три-четыре дня вы совсем поправитесь, если не будете плакать. Так ведь, Масим-ака?
Он посмотрел на Масима-аку, не зная, о чем можно говорить еще.
Масим-ака, скрывая вновь набежавшую слезу, прикрыл глаза рукой и отвернулся. Захида торопливо и тихонько прошептала Шакиру:
— Ака, вы… не могли бы остаться со мной?
Пока Шакир растерянно молчал, не находя ответа, к ним подошел врач с серьезным лицом.
— Это что же, вместо того чтобы поддержать девушку, вы сами хлюпаете носами? Разве так навещают больных?
Шакир и Масим-ака виновато переглянулись. Прощаясь, Шакир обещал Захиде привести к ней ее старшую сестру.
Масим-ака то ли не понял его последних слов, то ли не обратил на них внимания, но, поднимаясь, он сказал:
— Завтра утром приедет тетя Зорахан…
Масим-ака несколько успокоился за племянницу, но зато совершенно не понимал отношений Шакира и Захиды.
Он гладил и целовал голову Бойнака, а сам всматривался в лицо Шакира. Его удивило то, что Захида называла Шакира братом, а он ее — сестрой, и еще Шакир обещал привести к Захиде «ее старшую сестру». Что за сестра?
За день совместных мытарств в поисках Захиды Шакир почувствовал к Масиму-аке расположение, и ему захотелось доверить этому человеку свою тайну.
— Масим-ака, пойдемте со мной, попросим Марпуу прийти посидеть с Захидой, — пригласил Шакир Масима.
— Упаси господь заходить к вам! Если я сейчас увижу Зордуна, я пристрелю его как стервятника. А я-то, дурная голова, поверил, что вы живете хорошо!
— Я не к себе вас зову, а к Марпуе на квартиру. А у нас с Захидой отношения хорошие, ака…
— Разве от хорошей жизни человек бросается в кариз?
— Я вам говорю правду. Сейчас я отведу вас к вашей невестке и все вам объясню. Хотите — верьте, ака, хотите — не верьте…
— О какой невестке вы говорите, ака? Ничего не понимаю.
В жизни бывает так, что события, которые на первый взгляд кажутся невозможными, непередаваемыми, необъяснимыми, находят вдруг себе объяснение в двух-трех словах. Несколько на первый взгляд обыденных, незначительных слов в минуту полной искренности совершенно меняют отношения между людьми, и грусть у них сменяется радостью, а ненависть уступает место любви.
Именно после нескольких вот таких слов вдруг просветлело лицо у Масима-аки, разгладились собравшиеся и застывшие с утра морщины, набежавшая улыбка постепенно захватила все лицо и засверкали блестящие, как перламутр, зубы.
— Довольно, ука, довольно. Все понятно. Теперь я прямо поскачу к жене. Она, наверное, все глаза проглядела. Успокою ее. А ты… теперь и ты нам близкий человек, если был для Захиды братом.
XII
Трое суток просидела Марпуа у постели Захиды, ухаживала за девушкой, рассказывала о себе, о Шакире. От искреннего разговора обе почувствовали душевную близость, будто с первых дней жизни росли вместе и теперь наконец встретились, как сестры после разлуки. Захида не скрыла от Марпуи, что сначала думала о ней плохо, и, откровенно признавшись, даже не ощутила неловкости.
Когда Захиду выписали из больницы, Шакир и Марпуа вместе с ней поехали в кишлак Караходжу. Шакир вступил здесь в дехканскую общину к Масиму-аке.
Зорахан была рада приезду Захиды. Но для полного счастья этой доброй женщине не хватало ясности. Ей весьма странным казались отношения между Захидой и ее мужем Шакиром. У них не было детей, и называли они себя не мужем и женой, а братом и сестрой. Зорахан не знала, как ей вести себя по отношению к приехавшим. Она представила себе, как будут удивляться люди в кишлаке, когда узнают о странных отношениях в этой семье из Турфана. Зорахан казалось, что их прежней спокойной жизни с Масимом-акой грозят неприятности. Из любви к Захиде эта простая добрая женщина готова была пожертвовать чем угодно. Зорахан жила теперь одной заботой — как бы не пошли в кишлаке неприятные для ее семьи разговоры.
Кишлак Караходжа был одним из старинных селений под небом Турфана и являл собой во всех отношениях памятник прошлого. Вокруг кого располагалась так называемая Восточная Помпея — развалины древних городов Дахъянис и Идутх-балык. Здешние жители хранили разные предания об этих городах, а вместе с преданиями зорко оберегали древние порядки и обычаи. Но вместе с тем за последние годы появились и здесь приверженцы нового. Одни твердо встали на путь революционного преобразования, другие же, разбившись на группы, продолжали выжидать, высматривать, обдумывать, чем все это кончится. И, как всегда бывает с появлением нового, распространились в кишлаке разные сплетни и слухи.
Иная ретивая сплетница, едва протерев глаза ото сна, торопится во двор, чтобы первым делом заглянуть к соседке. Если там покой и тишина, сплетница сожалеет, что рано встала. Если же соседка уже подоила корову и лепит кизяки, сплетница огорчится, что проспала. Но как бы там ни было, к утреннему чаю обязательно состряпает про соседку какую-нибудь небылицу.
Прямодушный Масим не обращал внимания на всякие разговоры и кривотолки. Постепенно и Зорахан перестала волноваться и, как истинно любящая мать, стала проникаться бодрым настроением молодежи, радовалась их трудовой суете, их песням, которые доносились с поля, с виноградника… Когда недели через две Марпуа повела разговор о переходе на квартиру, Зорахан возмутилась:
— Боже мой, неужели нам тесно в четырех комнатах?! Я уж к вам привыкла, дочка, и не хочу расставаться.
Захида быстро поправлялась. На похудевших и побледневших ее щеках снова показался нежный румянец, безучастно глядевшие на мир глаза оживились и повеселели.
На лицах детей, переживших тяжелые муки, навсегда остаются следы этих страданий. Они обнаруживаются даже тогда, когда дети смеются, а когда грустят, то боль, лежащая в глубине их душ, выходит наружу, и ваше сердце охватывает острое чувство горечи.
В доме Масима никто не обижал Захиду, и постепенно эти внешние признаки душевной боли день за днем стирались. Только однажды Марпуа, сама того не желая, нечаянно разбередила ее душевную рану.
Захида и Марпуа обрезали виноградник и присели отдохнуть в беседке. Захида, ласково глядя на Марпуу, сказала:
— Разрешите, сестра, я вам заново заплету косы!
Марпуа нисколько не удивилась просьбе, она уже привыкла к тому, что Захида часто восхищалась ее густыми и длинными волосами. Теперь, когда Марпуа была беременна, уважение и нежность к ней стали еще больше.