По Гвиане
Шрифт:
С тех пор эта граница стала предметом спора между Францией и Португалией, поскольку дипломаты лиссабонского двора намеренно перепутали реку Винсенте Пинсон (за которой один-два географа сохранили ее первоначальное название Жапок) с рекой Ояпок. Между тем устье реки Винсенте Пинсон находится около Северного мыса, примерно на 1°55' северной широты, тогда как устье реки Ояпок расположено около мыса Оранж, на 4°15' северной широты, то есть на двести километров ближе к Кайенне.
Мадридский договор от 29 сентября 1801 года установил границу между двумя соседними колониями по реке Карапанатуба, на 0°10' северной широты, а по Амьенскому договору [53] граница была отодвинута на север и прошла по реке Арауари, устье которой находится
53
Амьенский мирный договор 1802 года был заключен между Францией и ее союзниками, с одной стороны, и Великобританией — с другой; завершил распад второй антифранцузской коалиции. Англия обязывалась вернуть союзникам захваченные ею колонии, за исключением островов Цейлон и Тринидад.
Как бы то ни было, согласно статье 107 Венского договора (от 9 июня 1815 года) и конвенции, подписанной в Париже 28 августа 1817 года во временное исполнение данной статьи, Французская Гвиана была возвращена Франции только до реки Ояпок; решение вопроса относительно спорной территории между Ояпок и Амазонкой было отложено. Этот вопрос до сих пор не решен, и территория в двести километров, на которую ныне претендуют Франция и Бразилия, является фактически ничейной, хотя и та и другая сторона считают себя ее законными владельцами. Она не имеет даже названия и именуется просто «спорной территорией». Раньше такое положение вещей не имело никакого значения. В Гвиане нередко встречаются непроизводительные и пустынные земли. Беглые рабы из Бразилии переправлялись через Амазонку и, преодолев ужасные опасности и неописуемые трудности, достигали «спорной территории». Они просто-напросто обосновывались на этой земле, где рабовладельцы не решались их разыскивать.
Ныне положение изменилось. После того как в Гвиане было найдено золото, земли здесь приобрели такую цену, на которую прежде не рассчитывали самые убежденные оптимисты. На этой территории есть аллювиальное золото и золотые жилы. Кто же будет сдавать в концессию те или иные участки? Если же отважные золотоискатели на свой страх и риск начнут разрабатывать здешние месторождения, то кто утвердит их право собственности? К какому правительству они смогут обратиться для разрешения спорных вопросов? А если у них отберут землю силой, кто их защитит? Они, как говорится, повиснут в воздухе между… двумя правительствами. И все это из-за того, что некоторые озлобленные и недобросовестные политики намеренно спутали реку Винсенте Пинсон (Жапок), как прямо указано в тексте, находящемся у меня перед глазами, с рекой Ояпок, которую португальский мореплаватель никогда не называл своим именем! Следовало бы незамедлительно устранить столь вопиющую несправедливость. Для этого не нужны дипломатические тонкости. Правительству Французской республики достаточно попросить (а если нужно, то и потребовать) точного и честного выполнения договоров, заключенных еще монархами, которые делили между собой народы, как скот, и резали территории, как куски пирога.
После этого краткого и необходимого отступления вернемся к Кайенне. Продолжаю мое повествование. Город стоит на правом берегу реки Кайенны, у оконечности острова того же наименования, который окружен морем, Маюри и рекой Тур де л’Иль и расположен на 4°56' северной широты и 54°35' западной долготы от Парижского меридиана. К востоку от него находится небольшая бухта Мон-Табо, а к югу — пролив Лосса шириной в двенадцать метров, который с двух сторон выходит к морю. Заселенная часть Кайенны равна примерно 125 гектарам. В городе 8000 жителей. Порт расположен в устье реки и может принимать суда водоизмещением до 500 тонн с осадкой в 4,25 метра.
Кайенна простирается с востока на запад; ее улицы, как я уже говорил, широки и хорошо спланированы. По улице Порта я дохожу до первой улицы направо, самой красивой в городе улицы Шуазель, где находятся типография и мэрия.
Я останавливаюсь перед настоящим чудом растительного царства, быть может, единственном в мире. Это площадь Пальм. В моих словах нет никакого преувеличения, я испытываю подлинное восхищение перед этими великолепными образцами
С другой стороны, господа грифы-урубу, избравшие прекрасные деревья местом своего обитания, изрядно загадили все окрестности. Угол с восточной стороны почти недоступен. Невольно вспоминаешь миф о гарпиях, пачкавших все, к чему они прикасались, когда видишь, как полезные, но отвратительные урубу тяжело взлетают, а насытившись, садятся на ветви рядами по десять, по двадцать, по сто птиц, а затем дремлют во время сиесты, старательно переваривая городские отбросы. Пришлось целиком вырубить вдоль улицы ряд пальм, нависавших над нею, чтобы избавить прохожих от… результатов забывчивости этих хищников.
В городе большинство строений — хорошенькие двухэтажные дома; снаружи они белого цвета, а жалюзи покрашены в яркие, немного кричащие тона, радующие глаз, как многоцветное оперение местных птиц и одежда женщин и девочек-креолок. Дома крыты дранкой из прекрасного дерева вапа, легко поддающегося обработке и почти не подверженного порче. Очень высокие крыши со срезанным углом похожи на крыши домов в Эльзасе. Все жилые постройки Кайенны имеют решетчатые галереи с навесами, тоже покрытыми дранкой и снабженными прочными опорами.
Издали, повторяю, они радуют глаз. Они не похожи на массивные дома наших городов с тяжелыми крышами, со строгими гребнями, с застывшими внушительными очертаниями. Постройки в Кайенне похожи скорее на домики, которые рисуют маленькие дети. Все вместе эти прелестные жилища, никогда полностью не повторяющие друг друга, напоминают мне улицы предместья, которые, к счастью, не ведут, как в больших городах, к обычно мрачному, давящему и загроможденному центру.
Улица Шуазель, очень длинная, кончается «сельской местностью», если можно так назвать уголок экваториального леса, который бесстрашные поселенцы когда-то вырубили, выжгли, разрыли и вновь засадили деревьями и который ныне вновь стал тем, чем он был — непроходимым переплетением гигантских растений, ибо эта земля, в какой-то момент подвергшаяся насилию, умеет вернуть себе свои права.
Я пересекаю внешний бульвар на окраине, на самой что ни на есть окраине — можете мне поверить, — так как в двух шагах начинаются непроходимые «джунгли». С этой аллеи, засаженной великолепными манговыми деревьями, видна узкая полоса горизонта, где сливаются земля и океан.
Сейчас девять часов утра, и по улице, отнюдь не пустынной (если учесть общее число жителей города), идут туда и сюда занятые своими делами, улыбающиеся и, по-видимому, счастливые люди. Все они двигаются размеренным шагом, здороваются, приветливо разговаривают между собой.
Я замечаю славную старую женщину, которая идет на почту отправить письмо. Она двигается не спеша, опустив руки, держась очень прямо, выставив грудь вперед. Письмо, запечатанное в серо-желтый конверт, лежит у нее на голове, а чтобы ветер его не унес, на письмо положен камень, своеобразное пресс-папье, что не позволяет посланию внезапно упорхнуть с головного платка женщины.
За нею следует молодая мулатка, неся тоже на голове большую корзину с бананами и ямсом [54] . Она останавливается около высокого негра в широкополой шляпе золотоискателя, курящего «бычок» неимоверной длины.
54
Ямс — род вьющихся травянистых растений из семейства диоскорейных. Клубни употребляют в пищу подобно картофелю. Ямс культивируют в тропиках и субтропиках.