По холодным следам
Шрифт:
Мертвая птица у нее во рту дернулась, и она поняла, что до сих пор жива. Ей хотелось кричать, но она крепко сжала зубы.
— Что же делать? Что же делать? Что же делать?
Шаги по лестнице — отступают вверх, удаляются, стихают. Он вознесся на небо: откатил камень от входа в пещеру и теперь поднимается по подвальной лестнице прямо в небеса.
Она открыла глаза.
В четырех футах перед ней вверх ногами лежала Шарлота; ее глаза были полны крови.
Она посмотрела в перевернутые глаза Шарлотты. В них застыло неведомое ей знание.
Шарлотта пыталась ей что-то сказать. Шарлотта была храброй, была умной. Она даже стащила маленькое зловещее лезвие из мусорного ведра Джона Дэвида, чтобы разрезать скотч, которым ее обмотали.
Нет, лезвие украла Джули.
Шарлотта не смотрела ей в глаза. Ее взгляд застыл на правой руке Джули, скрюченной в дюйме от лица. Шарлотта смотрела на вещь, лежащую у Джули под ладонью и впившуюся в палец острой гранью. Маленькое зловещее лезвие. Когда она пошевелила рукой, оно выпало на пол. Но вот в лицо повеяла струя прохладного воздуха. Ощущение нечеткое, размытое, но, безусловно, ветерок проник сюда снаружи. Кончики пальцев скользили в крови, которая уже остыла и сейчас была едва ли теплее воздуха. Окровавленные пальцы сомкнулись на лезвии.
На лестнице появились ноги, потом показался топор, болтающийся в опущенной руке.
На мгновение она снова зажмурилась. Просто чтобы вспомнить, как жила раньше, когда не знала, что Шарлотта умрет, а она будет следующей.
Из угла неожиданно донесся звук рвоты. Она открыла глаза и увидела, что Джон Дэвид стоит на коленях, отвернувшись от нее и Шарлотты, но не молится. Рвотные массы медленно текли от колен Джона Дэвида к тому месту, где была кровь, где лежала она.
Прежде чем вонючая лужа достигла ее, она вскочила на ноги, не понимая, как ей это удалось: она словно собрала себя по кирпичикам, голову водрузила на туловище, а туловище — на ноги. И вот она уже стоит, возвышаясь над Шарлоттой, похожей на сломанную куклу, и сгорбленной фигурой Джона Дэвида, стонущего в углу. Он сплюнул, снова застонал и охнул, тяжело дыша. Внезапно ее накрыла волна головокружения, зрение затуманилось красным маревом, испещренным плавающими сине-черными точками и грозящим подняться и заполнить ее, как дым. Она выставила босую ногу, чтобы удержать равновесие, и шорох заставил растерявшегося Джона Дэвида крутануться на коленях, одна его рука все еще лежала на рукояти топора, а нога уже оперлась на пол, помогая встать. Но когда он поднял другую ногу, каблук ботинка угодил в змеящийся след рвоты; нога вывернулась, как у русского танцора, и Джон Дэвид тяжело приземлился на руку, все еще державшую топор, да так сильно, что его крупное тело зажало пальцы между рукояткой топора и полом, и он взвыл от боли.
Она стояла, держа лезвие бритвы перед собой, но, когда Джон Дэвид пополз к ней по скользкому от крови и рвоты полу, вскрикнула и ринулась вверх по узкой лестнице — не совсем на четвереньках, потому что все еще сжимала бритву в левой руке, но почти, используя руки, как в то далекое время, когда она ползала на четвереньках, держа нечто более безобидное и приятное, чем лезвие бритвы, хотя та была бесполезна против равнодушной жестокости топора. Ее колени, все ее тело были скользкими от крови.
— Эсфирь! Эсфирь! — кричал он сзади и снизу, но насколько далеко? — Эсфирь, вернись! Я не причиню тебе вреда!
Она была уже на середине лестницы, а он — еще в самом низу. Она сверху посмотрела на него, такого маленького и незначительного, и увидела, что на макушке у него начинает появляться лысина. Раньше она ни разу не смотрела на него сверху.
— Эсфирь! — снова закричал он, но рука его все еще сжимала топор, который он теперь поднял на уровень головы. Голос стал вкрадчивым. — Я не хотел сделать тебе больно, Эсфирь. Шарлотта была плохая. Я только вырубил тебя, чтобы ты не видела.
— Меня зовут не Эсфирь! — крикнула она, но крик прозвучал как шепот.
— Нет, — согласился он.
Это ее потрясло.
— Ты — Руфь, ибо ты многое пережила.
Она замерла.
— Руфь, — сказал он, — ты прошла испытание. Принесла кровавую жертву. — Его голос утратил исступленность и стал успокаивающим, медовым. — Ты поступила правильно, Руфь. Она пыталась убежать, но ты остановила ее. Теперь мы снова можем быть счастливой семьей, только ты и я. Ты звала на помощь. Она пыталась одолеть тебя, и ты позвала на помощь. И вот я пришел.
Хотя у нее сильно кружилась голова, она знала, что все происходило не так.
Она тряхнула головой, чтобы избавиться от наваждения.
— Меня зовут Джули.
Имя — единственное, что у нее осталось, но оно заставило его руки крепче сжать рукоять топора. Она развернулась и с удвоенной силой стала взбираться по лестнице. Однако ноги у него были длиннее, чем у нее, и он нагнал ее в тот момент, когда она уже почти выбралась наружу. Джон Дэвид протянул руку, чтобы схватить ее, но зацепился рукояткой топора о ступеньки. Вырвавшись из подвала, она очутилась в кухне, он вылез следом за ней. Когда Джон Дэвид появился в дверном проеме, Джули уже обогнула кухонный стол, но уперлась в стену. Он остановился, перекидывая топор из одной руки в другую, как будто наслаждаясь ощущением его веса.
— Не заставляй меня убивать тебя, Эсфирь.
— Я думала, теперь меня зовут Руфь. — Она старалась говорить громко и твердо.
— Да какая разница! — взвизгнул он. — Не заставляй меня убивать тебя, потому что я сделаю это, если придется, хотя Бог не хочет твоей смерти.
— Дерьмо твой Бог, — бросила Джули.
— Бог — это любовь, а вот ты — дерьмо, — возразил он. — Никогда не забывай об этом!
Он ударил топором в середину стола, и столешница треснула по центру, лезвие застряло в ней. Она со всей силы толкнула стол, и этого оказалось достаточно, чтобы Джон Дэвид упал на задницу. Топор все еще торчал в столешнице, и она почти смеялась над тем, как нелепо Джон Дэвид копошится на полу. Он полз за ней, стараясь ухватить за ноги, отшвырнул брошенный ею стул, но она уже была у двери.
Джули успела поставить одну ногу на бетонную ступеньку крыльца, но Джон Дэвид схватил край простыни, в которую она завернулась. Она попыталась захлопнуть за собой внутреннюю дверь с противомоскитной сеткой. Но он придержал створку, и тогда Джули навалилась на нее всем телом. Его рука на мгновение ослабла, однако затем пальцы схватили ее за плечо и крепко сжали.
— Попалась, — выдохнул он, и его горячее дыхание обдало жаром ее щеку через сетку. — Попалась!
Джон Дэвид наклонился, и Джули почувствовала сквозь сетку его тело, такое мягкое и знакомое. Самое время вспомнить, как он лежал на ней, самое время вспомнить те кошмарные «причастия», вспомнить его власть над ней — вот сейчас, когда свобода почти рядом, но по-прежнему недостижима.
— Это ты во всем виновата, — выдохнул он сквозь сетку. — Ты не Руфь. Ты не Эсфирь. Ты ничто.
Но в ее окровавленных руках все еще оставалось кое-что острое и зловещее. Она вслепую полоснула лезвием ему по пальцам, а когда он разжал их, побежала.
Ничто… Ничто… Ничто…
Ничто… Ничто… Ничто… Ничто…
Ничто.
Она бежала в такт словам, стучащим в голове.
Нечто новое, прежде спящее, просыпалось в самой глубине, и каждый стук голых пяток о землю пронзал все тело, призывая принять это новое, поприветствовать его.