По медвежьему следу
Шрифт:
Все сотрудники отдела давали ему советы, просили Пластунова не забыть вставить в заявку ящики тушенки и сгущенки.
(«Главный не откажет: такое дело требует калорий!»)
Пластунов кивал согласно, но ничего не добавил, попросив всех не мешать.
Закончили список самым важным: вспомнить о золоте все, что положено знать специалисту, закончившему вуз с отличием. Освоить способы определения золота так, чтобы не получилось «мо эс два», получить представление о географии и геологии района, чтобы провести дознание на должном уровне. И так далее…
— На
Дальше все было на бегу. Сбор подписей — на каждую бумагу их потребовалось в среднем четыре, — штурм бухгалтерии, кассы, складов в разных концах города, и всюду оказывалось, что человек, который тебе нужен, только что вышел!
Секретарь Зоя оказалась на месте. Она охотно и очень мило воспроизвела разговор с Молокановкой, выписывая удостоверение. Ее то и дело отрывали, но Борис терпеливо ждал, позабыв, что дорога каждая минута, и остался очень доволен, когда она попросила:
— Когда вернетесь, расскажешь мне про медведя. — Она так и сказала, путая «ты» и «вы».
К концу рабочего дня Борис ввалился в отдел с деньгами в кармане, огромным рюкзаком за плечами, спальным мешком в руке и отрапортовал: «Все!» Пластунов уже приготовил ему («Из библиотеки — до утра…») монографию Н. В. Покровской «Самородное золото», определитель минералов и еще несколько книг.
В общежитии Борис впервые изумил соседа, решительно попросив создать ему условия и на сегодняшний вечер и на завтрашний. И без помех до рассвета Борис, как перед экзаменом, заполнял пробелы в образовании.
Утром он вместе с Пластуновым в минералогической лаборатории проиграл весь ход диагностики золота: от промывки пробы до определения его чистоты по цвету черты на пробном камне.
И три часа сумели они выкроить для ознакомления с районом в геологических фондах. А вечером, когда опустел отдел, Пластунов, распахнув окно и жадно вдыхая, сказал:
— Не удержусь, продолжу воспитательную работу! Будь, Боря, очень внимателен, присматривайся и к минералам, и к местности, все отмечай, наноси на карту… Если дело потребует — не торопись, телеграфируй, командировку продлим… И к людям приглядывайся — случается, наводят тень на плетень!.. Привезут откуда-нибудь богатые образцы, раскидают, а то и в трещины горных пород кувалдой загонят да зачистят так, что не отличишь… Даже из ружья золотым песком, случалось, стреляли — подсаливали россыпь!
— Такое, наверное, только в старину бывало, — ответил Борис, вспомнив, что читал в романе академика Обручева «Рудник „Убогий“», как такими приемами пытались подороже продать бедную россыпь.
— И в наши дни еще встречаются артисты… Один такой совсем недавно три года всех за нос водил. Но как веревочка ни вьется!.. У тебя там вроде дело чистое — «золотить» медведя никому корысти нет. Впрочем, бывает, что и не из корысти, а, как говорится, для смеху могут маскарад устроить. Поэтому семь раз проверь…
Прощаясь, Пластунов обнял его так душевно, словно предстояла долгая разлука.
В МОЛОКАНОВКЕ
Вылет откладывали по метеоусловиям четыре раза, но все же выпустили!
Борис не знал, встретит ли его Степанков, и поэтому очень хотел прибыть в Молокановку засветло. А десятиместный самолетик, пробившись сквозь облака, казалось, задремал, прижавшись к ним, как к подушке. Дремали и пассажиры. Посапывал, выбрасывая табачнодымный дух, сосед Бориса — краснолицый, длиннобородый, подстриженный под кружок, — он еле втиснулся в кресло.
«Наверно, Степанков похож на него», — почему-то подумал Борис.
Захотелось спросить про Степанкова, но сосед заснул мгновенно.
Вскоре облака расступились, заблестело под солнцем крыло самолета, и открылась величественная панорама гор и долин.
Самолетик, дрожа от напряжения, упрямо карабкался ввысь над склонами, почти на бреющем переваливал водоразделы, плавно скользил в долины и снова устремлялся вверх.
Борис смотрел то в окно, то на карту и радовался, верно определяя хребты и реки. В натуральную величину предстало «древнее темя Азии» — знакомая по учебникам тысячекилометровая скалистая глыба, свидетель всей истории планеты.
Проследив глазами четкие очертания Луйской впадины, Борис поднялся из кресла и даже рукой отдал салют. Хотелось крикнуть «ура», но дремали соседи, не сознавая величия момента. Самолет пересекал Полярный круг! 66°31' — единственная в северном полушарии широта, где в день зимнего солнцестояния, 22 декабря, солнце вовсе не восходит, а в летнее солнцестояние, 22 июня, вовсе не заходит. Вспомнился его любимый Джек Лондон. «За тех, кто в пути!» — прошептал Борис.
Все дальше на север уходил самолетик. Борис так увлекся, разглядывая с высоты Сибирскую платформу, что позабыл про свои дела и Молокановку.
И вдруг мелькнули под крылом, словно игрушечные, домики в два ряда вдоль речушки. Снизились резко, сильно болтало, и стало видно, как ползут по земле белые змейки.
Сосед проснулся, навалился на Бориса, заглядывая в окно.
— Не примут, — определил он, — вишь, как метет-то, в Кадар потащат!
Круто накренившись, пошли на второй круг, и вскоре запрыгал самолетик по кочковатому полю, подрулил к избушке с яркой даже в сумерках вывеской: «Аэропорт».
Не успел Борис и десяти шагов ступить по земле, как молодой человек в синей нейлоновой куртке с красной отделкой протянул ему руку и сказал, улыбаясь:
— Здравствуй, Борис Михайлович Струнин, с приездом!
Беличья шапка оттеняла румянец его щек, блеск глаз.
— Здравствуй, — ответил Борис выжидательно. Совсем не таким представлял он таежного охотника.
А тот, возможно поняв это, поспешно добавил:
— Я — Степанков Андрей!
В руке он держал телеграмму. Тут уж Борис заулыбался, обеими руками сжал руку Степанкова вместе с телеграммой, а затем, отступив на шаг, спросил:
— А ты меня как определил?
— Запросто! Остальные все свои!