По милости короля. Роман о Генрихе VIII

Уэйр Элисон

Уолси выдержал взгляд короля:

– Потому что я очень люблю и уважаю королеву, сир, и еще потому, что, оставив такую родовитую леди, вы навлечете на себя гнев Испании и Империи. Но если вы настроены получить развод, я постараюсь скрытно прощупать почву, как на это посмотрят в Риме.

– Сделайте это! – распорядился Гарри.

После нескольких бессонных ночей, проведенных в изматывающей нерешительности, король постепенно начал склоняться к тому, что союз с Францией не так уж плох. Перемена эта произошла в нем по большей части благодаря силе убеждения, которой обладал Уолси, а он теперь стал главным советником короля. Даже Саффолк не пользовался таким влиянием на

государя. Гарри по-прежнему любил его больше всех своих приближенных, но в деловом отношении Саффолка превзошел более способный соперник.

Если Саффолк старался скрывать свое недовольство, то между Говардами и Уолси росла открытая взаимная неприязнь. Норфолк, хотя и был в летах, намеревался сковырнуть с важных постов человека, которого называл низкородным выскочкой, и неутомимо стремился настроить короля против него. Уолси, со своей стороны, делал все возможное, чтобы подсидеть герцога.

Гарри понимал, что для него крайне важно сохранять добрые отношения со всеми, кто хорошо служил ему, и поддерживать мир между советниками. К счастью, большинство из них на самом деле зачастую соглашались с предлагаемыми Уолси мерами и были готовы, отставив в сторону предрассудки, работать с ним заодно. Но имелись и люди вроде Бекингема, которые из принципа противились любым предложениям Уолси.

Бекингем не делал секрета из своей ненависти к нему и был его злейшим врагом. Обиженные лорды, считавшие, что сын мясника лишил их традиционной привилегии быть главными советниками короля, сплотились вокруг герцога. Настал день, когда Гарри сел обедать с Уолси в своих личных покоях и пришла очередь Бекингема воспользоваться честью подносить королю золотую чашу для омовения рук. После того как Гарри завершил эту процедуру, Уолси, с усмешкой глядя на соперника, обмакнул свои пальцы в ту же воду.

Гарри навсегда запомнил выражение ярости на лице Бекингема, который якобы по неосторожности расплескал воду, и часть ее попала на туфли Уолси.

– Вы сделали это намеренно, милорд! – сердито сдвинув брови, рыкнул Уолси.

– Я, милорд епископ? Что вы, это случайность. – Бекингем злорадно улыбнулся.

– И вы полагаете, я в это поверю?

– Джентльмены, прошу вас! – вмешался Гарри. – Я уверен, его милость Бекингем извинится. – И он выжидательно посмотрел на своего кузена.

– Прошу прощения, – неохотно буркнул герцог.

Почему этот человек не понимает, что до положения Уолси ему не позволяет возвыситься его же собственная непомерная гордыня, отчужденная манера держаться и чистое невежество во многих вопросах? Для осознания таких вещей он слишком глуп. Что ж, пусть тогда демонстрирует всем свою горечь по поводу исключения из королевских советов.

В тот момент несносный герцог весь подобрался и стоял, готовый сорваться, как стрела с тетивы лука, от него так и несло осуждением, пока Уолси в очередной раз перечислял Гарри все положительные причины, по которым ему следует заключить мир с Францией. Должно быть, Бекингема раздражало, что король не включает его в беседу и не интересуется его мнением, но Гарри это было не нужно. Он прекрасно понимал, что Бекингем, как и большинство старой аристократии, ненавидит французов, извечных врагов Англии, и из принципа ни за что не станет одобрять международную политику Уолси. Глубоко в душе Гарри и сам испытывал те же чувства, но понимал, что Уолси дает мудрые советы, и получал шальное удовольствие оттого, что сбивал спесь с герцога.

– Очень хорошо, – сказал он Уолси. – Я протяну руку дружбы Людовику. Позаботьтесь об этом, Томас.

У Бекингема был такой вид, будто его сейчас удар хватит.

– Как будет угодно вашей милости, – самодовольно ответил Уолси.

Дабы отметить наступление мая, Гарри устроил турнир на новом ристалище, которое

по его желанию построили в Гринвиче. Они с Саффолком появились на арене, переодетые в отшельников: Гарри – в белом бархатном одеянии и плаще из кожи и серебряной парчи, Саффолк – в черном. Перед началом турнира оба сняли маскарадные костюмы и бросили их королеве и ее дамам, сидевшим на великолепной смотровой галерее между высокими восьмиугольными кирпичными башнями с пинаклями. Сидя в седле, Гарри поклонился Кейт, и впервые за несколько недель она улыбнулась ему; после ссоры между ними сохранялась холодность. Но по мере того как гнев короля остывал, он начинал ловить себя на том, что скучает по своей супруге и ее ласкам. Сегодня вечером, пообещал себе Гарри, он вернется к ней в постель. Англии нужен наследник, и оказаться снова в объятиях Кейт будет приятно. Он решил не задавать больше вопросов по поводу аннулирования брака. Пусть Уолси отменит задания, которые дал посланным в Рим агентам.

Три недели спустя Гарри вышел из епископского дворца рядом с собором Святого Павла, в одеянии из пурпурного атласа с золотыми цветами, усыпанном драгоценными камнями шейном украшении, которое стоило, как полный колодец золота, и в пурпурном бархатном берете, богато украшенном самоцветами, и сел на прекрасного черного иноходца для торжественных выездов. Тысячи людей высыпали на улицы посмотреть, как король едет с процессией в собор получать почетные дары, посланные ему папой Львом. Оскорбленный двуличием Фердинанда и Максимилиана, папа хотел заверить Гарри в своей дружбе и сохранить его расположение как союзника.

У огромных дверей собора Гарри спешился и пошел к главному алтарю, где его ждал папский посол с мечом и церемониальной шапкой, освященной самим понтификом. Король преклонил колени, двое аристократов опоясали его мечом и возложили ему на голову шапку из пурпурного атласа высотой фут, с расшитыми полями и подвесками из хвостов горностая. После этого Гарри встал и обошел огромную церковь, чтобы все собравшиеся могли увидеть дары папы. Вышедшего из собора короля вновь встретила толпа народа, желавшего посмотреть, как он возвращается в епископский дворец, неся шапку на кончике золоченого меча.

Гарри пребывал в отличном настроении, когда в июне, одетый в наряд из золотой парчи, с золотым свистком на шее – отличительным знаком главнокомандующего флотом, – отправился на парадной барке вместе с Кейт и Марией из Гринвича в Эрит, где стоял в доке новый, готовый к спуску на воду корабль. Король сидел в красивой каюте, расположенной в палубной надстройке, окна были открыты, свежий ветер с реки трепал его длинные волосы. Гарри испытывал восторженный трепет. Море влекло его с самого детства; корабли были его страстью. Он упорно строил флот, решив сделать Англию силой, с которой будут считаться на море.

И вот он, его прекраснейший на тот момент корабль «Henry Grace a Dieu» [16] , который люди уже прозвали «Великим Гарри». По размерам корпуса ему не было равных, его борта сильно возвышались над королевской баркой, судно имело пять палуб и разнообразное вооружение, состоявшее из более чем двухсот пушек. Гарри поднялся на корабль, позади него по трапу неловко взбирались придворные. Он стоял на палубе, нетерпеливо ожидая окончания торжественной мессы, которую служили для освящения корабля, после чего повел всех гостей его осматривать, с гордостью указывая на те его особенности, которые выгодно отличали «Великого Гарри» от других кораблей, и не забывая при каждом удобном случае подавать сигналы свистком.

16

«Генрих милостью Божьей» (фр.).