По морю прочь
Шрифт:
— Жарко, — сказал он.
Рэчел присела около Хелен на кончике ствола.
— Очень жарко, — сказала она.
— Вид у вас измученный, — сказал Хёрст.
— Там среди деревьев страшная духота, — заметила Хелен, подбирая книгу и вытряхивая сухие травинки, которые набились между страницами. Затем все погрузились в молчание и стали смотреть на реку, которая текла перед ними за стволами деревьев, пока мистер Флашинг не прервал это созерцание. Он вышел из леса на сто ярдов левее и пронзительно крикнул:
— А, так вы все-таки нашли дорогу! Но уже поздно — гораздо позже, чем мы договаривались, Хьюит.
Он был слегка раздосадован, а как руководитель экспедиции склонялся к некоторому деспотизму. Говорил он быстро, подбирая непривычно резкие, малозначащие слова:
— Обычно опоздание, конечно, не имеет значения, но когда все должно идти по плану…
Он собрал их вместе и повел к берегу, где ждала лодка, которая должна была доставить их на пароход.
Дневная жара начала спадать, и за чаем Флашинги вновь стали общительными. Когда Теренс слушал их, ему казалось, что теперь жизнь течет на двух разных уровнях. Вот Флашинги, они разговаривают — где-то высоко над ним, а он и Рэчел вместе опустились на дно мира. Но миссис Флашинг, наряду с детской непосредственностью, обладала неким инстинктом, который позволяет ребенку угадывать то, что взрослые предпочитают скрывать. Она уставилась на Теренса своими живыми голубыми глазами и обратилась лично к нему. Как бы он поступил, желала она знать, если бы судно налетело на камни и затонуло.
— Вас беспокоило бы что-либо, кроме собственного спасения? А меня? Нет, нет, — она засмеялась, — ни в малейшей степени, и не убеждайте! Есть лишь два существа, за которых беспокоится рядовая женщина: ее ребенок и ее собака, а у мужчин и двух, боюсь, не наберется. О любви много пишут — оттого поэзия так скучна. Но что в реальной жизни, а? Любви нет! — воскликнула она.
Теренс пробормотал что-то нечленораздельное. Мистер Флашинг, однако, вернулся к своей благовоспитанности. Он закурил сигарету и решил ответить жене.
— Не забывай, Элис, — сказал он, — что твое воспитание было весьма неестественным — необычным, лучше сказать. У них не было матери, — объяснил он, немного убавив официальности в своем голосе. — А их отец… Он был приятнейшим человеком, несомненно, но заботили его только скаковые лошади и греческие статуи. Расскажи им о ванне, Элис.
— Она была в конюшне, — сказала миссис Флашинг. — Зимой — покрытая льдом. Нам приходилось залезать, иначе нас били кнутом. Сильные выжили, остальные умерли. То, что называется выживанием самых приспособленных, — превосходнейший метод, скажу я, когда у вас тринадцать детей.
— И все это — в сердце Англии, в девятнадцатом веке! — воскликнул мистер Флашинг, поворачиваясь к Хелен.
— Будь у меня дети, я обращалась бы с ними точно так же, — сказала миссис Флашинг.
Каждое слово звучало в ушах Теренса вполне отчетливо; но что они говорили, с кем беседовали и кто они были, эти фантастические люди, пребывавшие где-то далеко наверху? Выпив чай, они встали и облокотились на леер на носу парохода. Солнце садилось, вода потемнела и стала бордовой. Река опять расширилась, судно шло мимо островка, торчавшего клином посреди течения. Две большие белые птицы с красным отливом стояли там на своих ходулевидных ногах, на берегу островка не было видно никаких следов, кроме геометрических отпечатков птичьих лап. Ветви прибрежных деревьев казались еще более искривленными и угловатыми, чем обычно, а зелень листьев пылала и лучилась золотыми бликами. Теперь заговорил Хёрст.
— Создается ужасно странное ощущение, вы не находите? — пожаловался он. — Эти деревья действуют на нервы, безумие какое-то. Бог, несомненно, сумасшедший. Разве кто-нибудь в здравом уме мог бы придумать такую глушь, да еще населенную обезьянами и аллигаторами? Я потерял бы разум, если бы жил здесь, — точно, сошел бы с ума.
Теренс попытался ответить ему, но его опередила миссис Эмброуз. Она призвала Хёрста видеть главное — удивительные цвета, очертания деревьев. Она как будто оберегала Теренса, не давая другим приближаться к нему.
— Да, — сказал мистер Флашинг. — И по моему мнению, — продолжил он, — отсутствие населения, на которое пеняет Хёрст, — это весьма важный компонент. Вы должны признать, Хёрст, что какой-нибудь итальянский городишко только опошлил бы весь пейзаж, уменьшил бы грандиозность, ощущение стихийного величия. — Он взмахнул рукой в сторону леса и помолчал, глядя на мощную зеленую массу, постепенно погружавшуюся в тишину. — Согласен, мы на этом фоне кажемся очень маленькими — мы, но не они. — Он кивнул на матроса, который перегнулся через борт и плевал в реку. — И это, думаю, и есть то, что моя жена считает природным превосходством крестьянина…
Пользуясь тем, что мистер Флашинг продолжал говорить, мягко урезонивая и убеждая Сент-Джона, Теренс отвел Рэчел в сторону, для предлога указав на огромный узловатый древесный ствол, который упал и наполовину лежал в воде. Так или иначе, Теренс хотел быть рядом с ней, но обнаружил, что ничего не может сказать. Они слышали, что мистер Флашинг продолжал разглагольствовать — то о своей жене, то об искусстве, то о будущем страны, — маленькие бессмысленные слова парили высоко в воздухе. Стало холодать, и Флашинг с Хёрстом начали прогуливаться по палубе. Обрывки их беседы звучали ясно, когда они проходили мимо: искусство, истина, чувства, реальность…
— Это правда или сон? — прошептала Рэчел, когда они ушли.
— Правда, правда, — ответил Теренс.
Но ветер посвежел, и желание двигаться возникло у всех. Когда компания опять устроилась под пледами и накидками, Теренс и Рэчел оказались на противоположных сторонах круга и не могли разговаривать друг с другом. Но спустилась тьма, чужие слова съежились и разлетелись, как пепел сгоревшей бумаги, оставив их сидеть в полной тишине на дне мира. Иногда их охватывал трепет ни с чем не сравнимой радости, а потом к ним опять возвращался покой.
Глава 21
Благодаря дисциплине, установленной мистером Флашингом, отрезки реки преодолевались в запланированное время, и, когда на следующее утро стулья были опять расставлены полукругом на носу, лишь несколько миль отделяли пароходик от местного поселения, которое было конечной точкой путешествия. Усевшись, мистер Флашинг посоветовал всем внимательно смотреть на левый берег, где вскоре должен был появиться расчищенный участок с хижиной, в которой Маккензи [63] , знаменитый первопроходец, умер от лихорадки десять лет тому назад, не дойдя совсем немного до цивилизации; Маккензи, повторил он, человек, дальше которого в глубь континента не проник до сих пор никто. Все послушно обратили глаза в ту сторону. Глаза Рэчел не видели ничего. Конечно, мимо них проплывали желтые и зеленые формы, но Рэчел сознавала только, что одна форма больше, а другая меньше, не отдавая себе отчета в том, что это деревья. Указания смотреть туда или сюда досаждали ей, как человеку, погруженному в свои мысли, досаждает любое вмешательство, хотя она ни о чем определенном не думала. Ее раздражало все, что говорилось, все бесцельные движения человеческих тел словно мешали ей и не давали говорить с Теренсом. Очень скоро Хелен заметила, что Рэчел угрюмо смотрит на канатную бухту, не делая никакого усилия, чтобы слушать. Мистер Флашинг и Сент-Джон завели довольно продолжительную беседу о будущем этой страны с политической точки зрения и о том, до какой степени она уже исследована; остальные, вытянув ноги или подперев подбородки руками, созерцали в молчании.
63
Вымышленная личность, поскольку знаменитый канадский путешественник сэр Александр Маккензи умер в 1820 г.