По морю прочь
Шрифт:
В ее голосе слышалось неприкрытое довольство собой и своей жизнью. Рэчел внезапно почувствовала резкую неприязнь к Сьюзен, забыв о том, какая она добрая, скромная и даже жалкая. Она казалась неискренней и жестокой; Рэчел представила ее себе растолстевшей и многодетной — мягкие голубые глаза стали пустыми и водянистыми, а цветущий румянец свернулся в сухую сетку красных прожилок.
Хелен обернулась к Рэчел и спросила:
— Ты была в церкви? — Она выиграла шестипенсовик и, видимо, собралась уходить.
— Да, — сказала Рэчел. И добавила: — В последний раз.
Надевая перчатки, Хелен одну уронила.
— Вы ведь не уходите? — спросила Эвелин, подняв перчатку, как будто чтобы задержать их.
— Самое время нам уйти, — сказала Хелен. — Вы не заметили, как все затихли?
Люди погрузились в молчание — частью в силу случайности, частью потому, что увидели идущего к ним человека. Хелен не видела, кто это, но, глядя на Рэчел, заметила нечто позволившее ей сказать про себя: «Итак, это Хьюит». Она натянула перчатки с ощущением значительности момента. Потом она встала — потому что миссис Флашинг тоже увидела Хьюита и потребовала у него сведений о реках и кораблях, из чего следовало, что весь разговор вот-вот начнется заново. Рэчел последовала за ней, и они молча пошли по аллее. Несмотря на то что Хелен увидела и поняла, ее мысли были заняты до странности неуместным предметом: если она поедет в экспедицию, то не сможет принимать ванну, а это казалось ей слишком большой и тягостной жертвой.
— Как все-таки неприятно оказаться в одной компании с едва знакомыми людьми, — заметила она. — С людьми, которые стесняются своей наготы.
— Ты не собираешься ехать? — спросила Рэчел.
Напор, с которым был задан вопрос, вызвал у миссис Эмброуз раздражение.
— Я не собираюсь ни ехать, ни оставаться, — ответила она. Она становилась все более небрежной и безразличной. — В конце концов, мы видели все, что стоит увидеть, добираться туда — целая история, и, что бы они ни говорили, это будет сопряжено с ужасными неудобствами.
Некоторое время Рэчел ничего не говорила, но каждая фраза Хелен увеличивала ее досаду. Наконец ее прорвало:
— Слава Богу, Хелен, что я не такая, как ты! Иногда мне кажется, что ты не думаешь, не чувствуешь, ни о чем не волнуешься, только существуешь! Ты как мистер Хёрст. Ты видишь, что все плохо, и тебе приятно на это указывать. Ты называешь это честностью, а на самом деле это лень, это бесчувствие, это пустота. Ты никому не помогаешь, только все уничтожаешь.
Хелен улыбнулась, как будто атака Рэчел доставила ей удовольствие.
— И что? — спросила она.
— Мне кажется, что это плохо, и все, — ответила Рэчел.
— Весьма вероятно, — сказала Хелен.
В любое другое время прямота тетки заставила бы Рэчел замолчать, но сегодня у нее было не то настроение. Она была не прочь поссориться.
— Ты живая только наполовину, — продолжила она.
— Это потому, что я не приняла приглашения миссис Флашинг? — спросила Хелен. — Или ты и раньше так думала?
Сейчас Рэчел казалось, что она всегда видела эти недостатки Хелен, с самого первого вечера на «Евфросине» — несмотря на ее красоту, на ее великодушие, на их взаимную любовь.
— Ах, это можно сказать о каждом! — воскликнула она. — Никто ничего не чувствует, ничего не может, кроме как причинять боль! Говорю тебе, Хелен, мир ужасен. Какое мучение жить, чего-то желать…
Она сорвала с куста несколько листьев и стала терзать их, чтобы взять себя в руки.
— Эти люди так живут… — попыталась она объяснить. — Их жизнь так бессмысленна. Говоришь с одним, с другим, и все одно и то же. Ни от кого ничего нельзя добиться.
Смятение Рэчел, обнаженность ее чувств могли бы обеспечить Хелен легкую победу, если бы она захотела поссориться или вызвать племянницу на откровенность. Но вместо того чтобы разговаривать, она погрузилась в молчание. Бесцельность, банальность, бессмысленность… нет уж, во все это она верить не собирается после того, что она увидела во время чаепития. Шуточки, болтовня, пустяки прошедшего дня поблекли перед ее мысленным взором. Взаимное расположение, неприязнь, встречи и расставания — все это было на поверхности, под которой творилось нечто большое — и страшное, именно в силу своей огромной значимости. Она почуяла опасность, как будто под сухими ветками и листьями заметила движение змеи. Ей показалось, что им всем была позволена недолгая передышка, недолгое притворство, а теперь опять вступил в силу глубинный и беспричинный закон, который гнет людей на свой лад, творит и губит неумолимо.
Она посмотрела на Рэчел, которая шла рядом, все так же разрывая пальцами листья, погруженная в свои мысли. Племянница была влюблена, и Хелен искренне жалела ее. Но она отмела эти мысли и извинилась.
— Прости меня, — сказала она. — Но если я бесчувственна, то такова моя природа, и тут ничего не поделаешь.
Однако если это и был ее природный недостаток, она знала простое средство. Она сказала, что, по ее мнению, план миссис Флашинг очень хорош, его только надо было слегка обдумать, и, когда они дошли до дома, оказалось, что она уже это сделала. Хелен и Рэчел договорились, что, если приглашение поступит еще раз, они его примут.
Глава 20
Когда мистер Флашинг и миссис Эмброуз детально обсудили будущую экспедицию, оказалось, что она нисколько не трудна и не опасна. Они также обнаружили, что в ней даже нет ничего необычного. Каждый год в это время компании англичан отправлялись на пароходах вверх по реке; пройдя небольшое расстояние, они высаживались, осматривали туземную деревню, покупали у местных некоторое количество вещиц и возвращались безо всякого ущерба для души и тела. Вскоре после того, как выяснилось, что шестеро человек действительно согласны в своих желаниях, были сделаны необходимые приготовления.
Со времен Елизаветы очень немногие люди видели реку, и уж совсем ничего не было сделано, чтобы изменить облик, в котором она представала перед елизаветинскими путешественниками. Эпоха Елизаветы отстояла от настоящего времени лишь на мгновение по сравнению с вечностью, прошедшей с тех пор, как между этими берегами потекла вода, как на них зазеленели заросли и тонкие деревца превратились в гигантов с морщинистой корой. Меняясь в зависимости лишь от солнца и облаков, зеленая чаща колыхалась там век за веком, а вода бежала меж берегов не останавливаясь, унося с собой землю и ветки деревьев, в то время как в других частях света над руинами одних городов поднимались другие, а их обитатели умножали свои знания и отличительные черты. С вершины той горы, на которой несколько недель назад компания из гостиницы устроила пикник, было видно несколько миль этой реки. Ее видели Сьюзен и Артур, целуясь, и Рэчел с Теренсом, когда сидели и беседовали о Ричмонде, и Эвелин с Перроттом, когда бродили, воображая себя великими капитанами, посланными осваивать мир. Они видели широкую синюю полосу, разделявшую песчаный берег в том месте, где она впадала в море, и зеленые массы деревьев выше по течению, там, где воды реки исчезали на горизонте. На протяжении первых двадцати миль на берегах здесь и там попадались дома; постепенно дома превратились в хижины, а еще дальше пропали и дома, и хижины, остались только трава да деревья, которые случалось видеть лишь охотникам, путешественникам и купцам, передвигавшимся водой или сушей, но не оставлявшим за собой никаких поселений.