По нехоженной земле
Шрифт:
километров пробежать за медведем. Мы совсем не стремимся в тень и, если как следует
не поработаем, не томимся жаждой. Кожаная куртка на фланели, одетая на толстую
шерстяную фуфайку, или меховая рубашка, а в ветреные дни и полушубок — вот наша
летняя одежда, и мы отнюдь не тоскуем по легким летним костюмам. Болотные сапоги
или непромокаемые тюленьи пимы, надетые на толстый шерстяной чулок, устраивают
нас куда больше, чем парусиновые туфли.
За
вероятно, удивились бы не меньше, чем немыслимому здесь кваканью лягушек. Даже
таких неизменных спутников лета, как мухи, мы не видели ни одной.
Правда, в наших краях тает снег, журчат ручьи, шумят водные потоки, на льду и
на земле стоят озера воды, распускаются цветы, в низинах зеленеют мхи, местами
можно найти маленькие лужайки осоки и злаковых, а птицы кладут яйца и выращивают
птенцов.
Но самыми яркими чертами здешнего лета все же являются таяние льдов,
изобилие жизни в море и незаходящее солнце.
Льды, разъедаемые водой, беспрерывно потрескивают. В некоторые дни у кромки
беспрерывно раздаются короткие звенящие звуки, словно кто-то пересыпает миллионы
мелких серебряных монет.
А солнце работает без отдыха. Дни и ночи оно кружит по небосводу невысоко над
горизонтом и поэтому напоминает или утреннее или предзакатное солнце средних
широт. В этом главная прелесть, незабываемое очарование полярного лета.
Мы не видим многих, привычных картин — ни колосящихся полей, ни зеленых
дубрав, ни летнего раздолья степей, зато Арктика щедро вознаграждает нас многим, о
чем в средних широтах можно только мечтать.
Урожай в Арктике
К югу от островов в этом году долго сохранялся ледяной припай. Он тоже
разъедался полыньями, но не уходил. Несколько параллельных гряд высоких торосов
цементировали всю массу льдов. Нужен был хороший шторм, чтобы разломать эти
многометровые махины. Только в половине августа, против базы экспедиции, открытая
вода приблизилась к острову на два — два с половиной километра. Наша моторная
[325] шлюпка оставалась блокированной льдами, и в районе базы мы не могли
выбраться для охоты в открытое море.
Правда, на льду появлялось много нерп. Иногда, в хорошую погоду, в поле нашего
зрения их вылезало погреться на солнышке до 150 штук. Но они мало привлекали нас.
Охота на них в этих условиях требовала много времени, надо было применять метод
эскимосов: наметив зверя, ползти к нему на животе и изображать тюленя — лежать на
льду, когда зверь, подняв голову, осматривается вокруг, копировать его движения —
крутить головой, почесываться по-тюленьи и т. п.
Иногда можно услышать рассказы о том, как эскимосы ухитряются таким образом
обмануть зверя своим искусным подражанием, как приближаются к нему вплотную и
хватают его за ласты.
Я ни разу не наблюдал такого искусства, хотя и видел, как охотник приближается
к нерпе на верный выстрел. И сам я без особого труда проделывал то же самое.
Эскимосы пользуются таким способом охоты обычно в случае, когда нет другой
надежды добыть кусок мяса, и то только тогда, когда лед покрыт снегом. Зверь может
долго не рассмотреть охотника, но зато слух у него развит лучше зрения, и малейший
треск или шорох спугивает его и заставляет уйти под лед.
Сейчас снега не было и в помине, обтаявшая и разъеденная водой поверхность
льда хрустела при малейшем прикосновении ноги, а кроме того, всюду были лужи и
мелкие озера воды.
Одна мысль ползти по ней после нашего месячного «купального сезона» в
последнем маршруте вызывала зябкую дрожь, тем более что за полтора-два часа такой
охоты можно было рассчитывать получить от охоты максимум тридцать-пятьдесят
килограммов мяса и жира. Это очень мало. Мы не могли заниматься такой охотой точно
так же, как не могли сидеть с удочкой и часами остановившимся взглядом следить за
поплавком, в надежде когда-нибудь подсечь пескаря.
Мы предпочли бы пробежать за зверем десять километров, чем ползти к нему
несколько сот метров на животе.
И даже на это мы согласились бы только не ради добычи нерпы, а, скажем, ради
добычи морского зайца весом не менее двухсот килограммов. Это в наших глазах была
уже настоящая добыча. А еще лучшей добычей был бы, конечно, медведь.
Нас тянуло в открытое море, где с большим успехом можно было рассчитывать на
хорошую добычу. [326]
Мы перебросили на собаках на остров Голомянный стрельную лодочку, фанеру,
бруски и все необходимое для лагерной жизни. Поставили здесь сначала палатку, а
потом выстроили маленький фанерный домик и таким образом оборудовали главную
промысловую базу, или, как мы по-сибирски называли ее, медвежью заимку.
По касательной к западной оконечности острова, как и зимой, с севера на юг
лежало открытое море. Пловучие льды то появлялись, то исчезали. В зависимости от
движения льдов появлялся и морской зверь. Медведи шли вдоль кромки льдов и, как
правило, приходили в район нашего лагеря; а вздумавшие поохотиться на припае или