Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9
Шрифт:
Отдалившись от него метров на двести, она взбирается на голую плешину-взлобок и опускается на землю.
— Ну и ну! — говорит себе Иван, в растерянности затоптавшись в траве. Джулия сидит поодаль, отвернувшись от него.
Ну конечно, она что-то слышала о том, что происходило в его стране в те давние годы, возможно, ей представляли это совсем в ином свете, нежели было на деле. Только как теперь объяснить Джулии это, чтобы она поняла и не злилась? Разве соврать?
Но
Иван, постояв, нерешительно идет к ней, но Джулия, заслышав его шаги, вскакивает и отбегает еще дальше по склону, где прячется за камнем, торчащим из травы. Он взбирается на взлобок возле того места, где только что сидела она, и, бросив под ноги тужурку, опускается наземь.
Становится жарко. Солнце полуденным зноем обжигает голые Ивановы плечи. В траве суетится луговая мошкара. Иван, изредка поглядывая на камень, начинает ковыряться в земле, на душе у него тяжело, он никак не может сообразить, что надо сделать, чтобы вернуть недавнее ее расположение к себе. Чувствует, что в чем-то сам допустил оплошность, и готов корить себя за несдержанность в разговоре, за излишнюю откровенность. Видимо, надо было смолчать.
Из травы под руки Ивану выползает большой черный жук, парень хочет отбросить его, но только притрагивается пальцами, как слышит сзади незнакомые шаги. В мгновение ока он выхватывает пистолет и оборачивается.
Это сумасшедший немец. Он подкрался очень близко и теперь настороженно стоит в траве, умоляюще глядя на Ивана.
— Привет! — иронически улыбнувшись, говорит Иван, опустив пистолет. — Живем, значит?
Немец страшен, почерневший от пота и грязи, с искаженным выражением нечеловечески худого лица, в расстегнутой куртке и в клочья изодранных штанах. Иван молча несколько секунд вглядывается в него.
— Брот! — тихо, но с отчаянием в голосе произносит сумасшедший.
— Опять брот? — удивляется Иван. — Ты что — на довольствии у нас?
Немец делает несколько нерешительных шагов к Ивану.
— Брот!
— Ты же собирался в гестапо. К своему Гитлеру.
— Никс Гитлер! Гитлер капут!
— Капут? Тогда другое дело. Давно бы так.
Вряд ли понимая его, сумасшедший, растопырив костлявые руки, настороженно ждет.
— Ладно. Несчастный ты фриц!..
Запустив руку в тужурку и не вынимая буханки, Иван отламывает маленькую корку хлеба. Увидев ее в его руках, немец оживляется, глаза его загораются, дрожащие кисти рук в коротких оборванных рукавах тянутся вперед.
— Брот, брот!
— Держи! И проваливай отсюда!
Иван бросает корку сумасшедшему, тот, не поймав, опрометью бросается наземь, хватает ее вместе с песком и травой и, оглядываясь, бежит по склону.
Иван, сжимая пистолет, провожает его невеселым озабоченным взглядом.
— Зачем отдаль хляб? — вдруг раздается над ним голос Джулии. Иван, вздрогнув, оборачивается.
— Зачем отдаль хляб? — с напряженностью на лице опрашивает Джулия. — Ми нон идет Триесто. Аллес финита? Да?
— Ну что ты! — поняв ее тревогу, говорит он. — Я только корку отдал.
Она недоверчиво хмурит лоб, уставившись в него, и Иван достает из тужурки кусок хлеба.
— Вот только корку, понимаешь?..
Джулия молчит, однако лоб ее постепенно разглаживается.
— Ми идет Триесто?
— Пойдем, конечно. Откуда ты взяла, что не пойдем?
Девушка вдруг почти падает наземь рядом с ним и садится, оперев руки на колени. Лицо она прячет в рукавах куртки. Он думает, что она вот-вот заплачет, но она не плачет — преодолев что-то в себе, она поднимает голову.
— Руссо! Ти кароши, кароши руссо! — говорит она. — Джулия плёхой!
— Ладно, не надо, — с неловкостью говорит он.
— Очен, очен, — не слушая его, говорит она. — Иван нон бёзе Джулия?
— Ничего! Все хорошо…
Сидя рядом, он осторожно берет ее маленькую ладонь.
— Нон бёзе, Иван! — она взглядывает ему в глаза. — Нон бёзе Джулия. Иван знай правда. Джулия нон знай правда…
— Ладно, ладно… Ты это, вот что…
— Джулия будэт очен очен уважаль Иван. Любит Иван…
Его рука в ее ладонях едва заметно вздрагивает.
— Ты это, пить не хочешь? Воды, а?
Она вздыхает и умолкает, глядя на него и тая в глубине своих широко раскрытых глаз бездну тепла к нему.
— Вода? Аква?
— Да, воды, — вдруг радуется он, что нарушил очень непривычный для него разговор. — Там ручей, кажется. Айда!
Он быстро вскакивает. Поднимается она. Обнимает его руку выше локтя и щекой прижимается к ней. Он другой рукой гладит ее волосы, но она как-то внутренне настораживается, и он опускает руку.
Они не спеша идут к краю луга.
Ручей неглубокий, нo очень бурливый. Широкий поток ледяной воды бешено мчит по камням.
Иван и Джулия входят в него, пьют из горстей, потом Джулия выходит и садится на берегу. Иван моется. Трет свои шершавые с отросшей бородкой челюсти.
— Я страшный, небритый? — спрашивает он девушку. Та сидит задумавшись и не отвечает.
— Говорю, я страшный? Как старик, наверно? — повторяет он свой вопрос.
— Карашо.
Иван втихомолку поглядывает на Джулию, которая опять будто ушла в себя — задумалась и умолкла. Он старается понять, что происходит с ней.