Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9
Шрифт:
— Ну что? Щекотно?
— Болно! Болно!
— Потерпи. Я тихо. Постепенно Джулия притихает.
— Ну как, тепло?
— Тепло. Тепло. Спасибо.
— На здоровье.
Он все еще тяжело дышит, стоя к ней спиной.
— Хлеба хочешь?
— Нон! — поспешно отвечает она. — Джулия нон хляб. Иван эссен хляб.
— Так? Тогда побережем. Пригодится.
Он намеревается идти дальше, пригибается, берет ее под коленки.
— Ну, берись.
Молча, с готовностью она обхватывает его за шею.
— Иван, ты вундершон [16] !
— Ну,
— Руссо аллес, аллес вундершон! Да?
— Да, да, — соглашается он.
Они идут дальше, вдруг она за его спиной спрашивает:
— Правда Иван хотель пугат Джулия? Да? Иван нон бросат?
Он с уверенностью, в которую был готов сам поверить, отвечает:
— Ну конечно.
— Тяжело много, да?
— Что ты! Как пушинка.
— Как ето — пушинка?
— Ну, пушок. Такое маленькое перышко.
16
Чудесный. (нем.)
— Ето малё, малё?
— Ну.
Гибкие тонкие пальцы ее вдруг бережно гладят его по груди, и от этой неожиданной ласки он слегка вздрагивает.
— Ты научит меня говорить свой язык?
— Белорусский?
— Я.
От неожиданности такой просьбы он засмеялся.
— Обязательно. Вот придем в Триест и начнем.
Наконец вершины вырастают по обе стороны от тропинки, которая, еще попетляв в камнях, заметно устремляется вниз. В ветряной ночной темени сыплет редкий снежок.
— Перевал! — радостно восклицает у него на спине Джулия.
— Перевал, да.
— О, мадонна!
— Ну а ты говорила — капут. Видишь, дошли. Она вдруг рвется с его спины.
— Данке! Грацие! Джулия будэт сам.
— Ладно, сиди!
Остановившись, он не отпускает ее.
— Нон сиди! Иван усталь!
— С горы легко.
Она, чтобы не упасть, обхватывает его шею, припадает щекой к настылому его плечу и пальцами шутливо треплет его небритый шершавый подбородок.
— О, риччо — ёж. Колучо!
— В Триесте побреемся.
— Триесто! Триесто! — с подъемом подхватывает она. — Партыджан Триесто. Триесто Иван э Джулия тэдэски тр-р-р, тр-р-р! Фашисто своляч!
Они быстро спускаются вниз, местами Иван, еле сдерживая себя, бежит по тропе. Джулия на его спине испуганно вскрикивает:
— Ой, ой! Иванио!
— Ничего, держись!
— Ой, ой!
Ветер тут почти стихает. Прекращается снегопад. Вокруг запорошенные снегом скалы. Склон становится заметно положе, чем на той стороне перевала. Иван идет ровнее и молча, стараясь только не сбиться с тропы.
Джулия на его плече затихает, и он, окликнув ее, догадывается: она спит.
Он долго идет вниз, оберегая ее сон. Однажды в его колодку попадает камешек. Иван никак не может вытряхнуть его и прихрамывает.
Еще ниже снега становится меньше, он тает. Откуда-то снизу веет сыростью, из близкого ущелья доносится шум потока.
Под утро он спускается в зону лугов.
Снежные пятна вокруг исчезают, будто растаяв. Стихает ветер. Теплеет. Появляются клочья тумана. Иван теряет тропку и идет по траве, которая все густеет и становится все выше, до колен.
Тогда он понимает, что совершенно лишился сил. Джулия спокойно спит у него на спине. Чтобы не разбудить ее, он осторожно опускается на колени и бережно ложится вместе в ней на бок.
Она не просыпается.
Тихий спокойный летний день. Белорусский пейзаж. Высокое небо, в котором громоздятся, переворачиваясь, кучевые облака.
Иван водит Джулию по родной земле. Он в белой сорочке, она в лагерной одежде. Они идут полем, дорогой через высокую рожь. Поют жаворонки, волнуются хлеба. Симфония покоя и радости плывет над краем.
Потом идут по бескрайнему лугу, вдоль речки. Плывут облака, низко над водой склоняются ивы, бежит, бежит стремительная речка…
Потом дубовая роща. Вековые дубы-великаны гордо простирают в небе свои кроны. Толстенные стволы. Могучие сучья…
Потом сосновый лес, пронизанный косыми лучами предвечернего солнца. Потом тихое лесное озеро с опрокинутым небом и вершинами деревьев. Джулия радостно восхищается, смеется, но смех ее затихает, будто отдаляется…
Иван тревожно оглядывается. Джулия отстает, он зовет ее, но она становится прозрачной, тает, как дым в зное. Он в тревоге бросается к ней, но она исчезает, Иван зовет ее, кричит — вокруг никого. Он просыпается.
Горы пробуждаются от ночи, светлеют вершины, яркими разноцветными красками загораются склоны. Расправляются соцветия маков, под солнечным лучами бриллиантами вспыхивают капли росы на цветах. Теплое солнечное утро.
Лежа в чаще маков, Иван раскрывает глаза, недоуменно глядит на ближний, низко склоненный к лицу цветок, с полминуты вслушивается в басовитый голос шмеля и вдруг вскакивает на колени. Ошеломленным взглядом он осматривается вокруг, широко раскрывает глаза — огромный солнечный склон безмятежно и торжественно сияет широким разливом альпийских маков. Крупные, лопушистые, нетроганные ногой человека маки, миллионами цветов переливаясь на слабом ветре, раздольно устремляются вниз, на самый край этого прикрытого горами луга.
Удивленный столь неожиданной красотой природы, Иван, однако, оборачивается — рядом лежит тужурка, Джулии нигде не видно. Он бросается к тужурке — под ней обкрошенный остаток буханки и пистолет; колодок же поблизости нет.
Иван сгребает тужурку, хлеб, пистолет и бросается по траве вниз.
Пробежав какое-то расстояние, он вдруг останавливается, оглядывается — сзади в росистых маках пролегает заметная тропка его следов. Тогда он бегом возвращается назад. Действительно, от того места, где он только проснулся, заметен шнурок спадов — он ведет куда-то в сторону, к распадку. Иван устремляется туда.