По обе стороны экватора
Шрифт:
…Вот это да! Я поражен умением Фабиано грамотно и четко излагать свою мысль. Меня восхищает эрудиция этого совсем еще молодого парня.
— А как же иначе, — улыбается, словно угадав мою мысль, Патрисио. — Это для вас, советских людей, «Империализм, как высшая стадия капитализма» — теоретический труд. Для нас она — как правила дорожного движения для водителей. Поэтому-то мы и изучаем ее самым внимательным образом.
Беседую с ребятами долго. Парни рассказывают о своих делах и заботах. О том, как стремятся расширить влияние среди крестьян и рабочих, как завоевывают позиции в студенческом движении, как участвуют в забастовках и уличных демонстрациях, как расклеивают на стенах домов листовки и пишут лозунги: «Янки, убирайтесь домой!» Дел у них по горло, ибо в университетах и школах страны идет яростная борьба: преподаватели и студенты требуют отставки министра просвещения — реакционера и мракобеса. Прогрессивные профсоюзы поддерживают студентов. Чуть ли не каждый день происходят схватки с полицией и войсками. Для расправы с молодежью было даже создано недавно специальное репрессивное армейское подразделение — батальон парашютистов.
— Знаешь, сколько предусматривает сейчас наш национальный бюджет на нужды образования? — спрашивает Гидо. И отвечает: — В среднем 37 сукре в год на одного эквадорца. А на содержание одной лошади армия расходует за год тысячу сукре.
Вернувшись вечером в «Интерконтиненталь», узнаю из сообщения радио, что сегодня днем парашютисты совершили налет на школу «Симон Боливар» и даже стреляли в участников проходившего там митинга.
Если бы удалось своевременно узнать об этом, можно было бы попытаться подскочить туда. Чтобы глянуть на это побоище. В нашем деле это очень важно: иметь право сказать, что событие, о котором пишешь, ты видел своими глазами. В Рио-де-Жанейро мне уже несколько раз удавалось видеть и снимать такие схватки. Впервые, помнится, это было в марте шестьдесят восьмого. Военная полиция атаковала студенческую столовую Калабоусо в самом центре города. Парни забросали атакующих камнями, те открыли огонь. Несколько студентов были ранены. А шестнадцатилетний Эдсон Луис погиб. На следующий день его хоронил чуть ли не весь город. И испугавшись нового кровопролития, губернатор Неграо де Лима запретил полиции вмешиваться. Похоронная процессия растянулась на несколько километров.
А потом, спустя несколько дней, были новые стычки с пальбой, с гранатами, источающими слезоточивый газ. Но там, в Рио, работать было сравнительно легко: город тебе хорошо знаком. Знаешь, какими переулками уйти от опасности, с какого балкона или холма можно сфотографировать схватку, не опасаясь, что полицейская дубинка расколотит твою камеру.
Сегодня мне не повезло. Вместо того чтобы увидеть и зафиксировать в блокноте, на пленке или хотя бы в памяти главное событие дня, я занимался безмятежными беседами. А теперь сижу и переписываю из телефонного справочника эквадорскую статистику. На всякий случай. Может быть, она когда-нибудь пригодится, а возможно, истлеет в моих архивах без употребления:
«Эквадор. Численность населения в 1965 году 5 миллионов. Четыреста тысяч — живут в Кито. Шестьсот — в крупнейшем промышленном и торговом центре страны Гуаякиле, находящемся на тихоокеанском побережье в четырехстах с лишним километрах от столицы. Эти два города связаны друг с другом железнодорожной веткой, идущей почти на всем своем протяжении по горам, автомобильной дорогой, которая пролегла в основном через Косту».
…Кстати, пора бы решить, каким из этих двух маршрутов отправиться в Гуаякиль? Судя по предназначенным для туристов буклетам, железная дорога обещает более яркие впечатления: укутанный облаками вулкан Чимборасо, бездонные пропасти, таинственные горные ущелья, где, возможно, сохранились древние города индейцев. И, наконец, знаменитый «Нос Дьявола» — самый крутой на континенте, а может быть, и во всем мире спуск железной дороги с гор на равнину! Зато шоссе, идущее через Косту, позволит увидеть вблизи плантации эквадорских бананов. Есть о чем подумать и посоветоваться завтра с друзьями-комсомольцами.
На следующий день Энрико и Фабиано приглашают меня на экскурсию по Кито. Едем не туда, куда возят «грингос» туристические автобусы. У ребят свои «достопримечательности», не отмеченные в официальных справочниках и путеводителях: «В этой тюрьме сидели наши товарищи в годы диктатуры. Вон там, справа — швейная фабрика, она бастует уже сорок дней… Здесь состоялась самая мощная антиамериканская демонстрация за последние годы… На том углу один из наших погиб от полицейской пули».
С особой гордостью Фабиано показывает места, где он вместе с друзьями организовывал достойную встречу личному представителю президента Никсона губернатору Нельсону Рокфеллеру, совершавшему недавно пропагандистскую поездку по странам Латинской Америки:
— На этой улице мы расставили пикеты, отсюда летели камни. Полиция закидывала нас газовыми гранатами, но мы сумели блокировать весь центр города. Рокфеллеру пришлось добираться в президентский дворец боковыми улочками под прикрытием мощного полицейского эскорта.
Выезжаем за город. Вдоль шоссе справа и слева — серые от пыли мечи агав. Жаркое солнце бьет из зенита в макушку прямой наводкой. Вновь вспоминаю о белом листе бумаги с надписью «На экваторе в Эквадоре» и прошу Фабиано рассказать о себе. Он пожимает плечами: он убежден, что нет в его жизни ничего интересного… Родился и рос в семье бедняков. С десяти лет начал работать, чтобы помочь родителям сводить концы с концами. Сначала — во время школьных каникул, потом, с тринадцати лет — постоянно. Кем работал? Уличным торговцем, «мальчиком» в доме моделей: открывал двери сеньорам, проплывавшим в благоухающие салоны в поисках последних новинок из Парижа, Рима и Рио-де-Жанейро. Потом был таким же мальчиком на побегушках в булочной, затем — посыльным в маленькой книжной лавке. Однажды осенила идея: с тремя братьями купили в складчину фотоаппарат, решив попытать счастья на поприще фотографии. Братья вскоре отказались от этой затеи, а он так и остался фотографом. Повезло, попалась хорошая камера: советский «Зенит».
Лет шестнадцати вступил в «Коммунистическую молодежь Эквадора» и отправился в одну из самых глухих провинций организовывать там крестьянское движение. Было трудно. Очень мешали «леваки», пытавшиеся, следуя модным тогда у некоторой части молодежи заветам «великого кормчего», спровоцировать крестьянские бунты без подготовки, без проведения разъяснительной работы. Однажды один такой «агитатор» явился в деревню и чуть ли не с пеной у рта потребовал, чтобы «революционные массы» немедленно отправились «на штурм» усадьбы богача-землевладельца. Усадьба, надо сказать, охранялась наемными бандитами, вооруженными до зубов, а у «масс» — нескольких десятков индейцев — не было ничего, кроме мотыг, которыми они обрабатывали господскую землю.
— Почему вы не хотите атаковать гнездо эксплуатации? — кричал «агитатор».
— Но ведь там же солдаты, охрана, — почесывали затылки индейцы. — У них пулеметы.
— А, так, значит, вы — трусы?
— Нет, мы не трусы. Мы просто ждем, — спокойно сказал пожилой индеец.
— Чего ждете?
— Чтобы ты пошел впереди и научил нас, как это можно взять эту усадьбу голыми руками.
— «Революционер» ретировался, а спустя несколько месяцев, — вспоминает Фабиано, — коммунисты и комсомольцы подняли этих же крестьян. Но не на самоубийственную авантюру, а на мощную забастовку. Индейцы откликнулись. По всей провинции работы на полях и плантациях прекратились. Крестьяне потребовали повысить минимальную заработную плату с 6 до 15 сукре в день и ввести социальное страхование. Было трудно: владельцы поместий вызвали войска, дело чуть не дошло до кровопролития, но индейцы держались стойко и победили!
— Так мы еще раз убедились в правоте ленинского учения о том, что революционная теория становится материальной силой тогда, когда она овладевает массами, — завершает рассказ Энрике. И оглушительно чихает. Слишком уж пыльно: по узкой каменистой дороге наша машина преодолевает последние метры до одной из двух вершин горы Пичинча, к месту битвы между освободительной армией маршала Антонио Сукре и испанскими колонизаторами. Эта самая, как говорят, «высокая» битва в истории войн состоялась в мае 1822 года и положила конец испанскому владычеству в Эквадоре.
У воздвигнутого на небольшой площадке пирамидального обелиска мы помолчали. Внизу, прикорнув в могучей ладони Кордильер, съежился крохотный Кито: россыпь светлых кубиков-домиков на оливково-бурой земле. Словно хрупкие елочные игрушки, переложенные ватой облаков.
Под сенью дождевого колпака Мечтает Кито, что плывет к удаче, Что он — ковчег, а море — облака… —тихо сказал Фабиано. Со всех сторон, насколько хватало горизонта, громоздились вулканы: Панесильо, Руминяви, Синчолагуа. И двуглавая Пичинча, на которую мы забрались.